А если умереть в Аду?
Гулкие шаги в дальнем конце коридора. Они повторяются через равные промежутки времени, прямо как в извращённой китайской пытке. Монотонность и закономерность этих, казалось бы, тихих звуков заставляет рассудок воспринимать каждый новый шорох, как оглушительный взрыв.
Через несколько часов начинает казаться, что это мозг долбится о черепную коробку изнутри, вызывая во всём теле волны спазмов. Кричать или стонать бесполезно, ты сорвёшь голосовые связки, но не сможешь заглушить звук, он вернётся. Спустя пару дней хочется вырвать ушную раковину или засунуть оторванные пальцы в слуховой проход – лишь бы не мучиться. Наивный. Они предусмотрели и это – всё пространство небольшой комнатушки обито мягким белым материалом, нет ни единого острого выступа, даже твёрдой поверхности.
Тук…
Тук…
Тук-тук…
Ритм сбился, стал хромать на пятой «Ля». Теперь, когда частота и тембр изменились, это уже не было похоже на человеческую поступь. Источник звука явно стал ближе, но это никак не успокаивало, ведь былая стабильность может смениться чем-то худшим.
Это не то место, где люди радуются признакам жизни. Здесь не кричат «А-у-у», если заблудились, и не строят призрачных надежд быть спасёнными, даже когда появляется шанс.
Если напрячь слух, можно разобрать странное хлюпанье среди остального шума. В голову приходит шальная мысль, и тело начинает колотиться в гомерическом хохоте.
Это не шаги – от них бы оставалось эхо. Скорее удары, удары чем-то тяжёлым по мягкой поверхности. Помните те глухие звуки, когда в детстве мать готовила отбивные? Здесь есть некое сходство, только тогда вы бы не слышали треска и мерзкого чавканья.
Живот ещё побаливает от смеха, но теперь дошло и осознание. Заржавевший топор неспешно обрушивает свою мощь на открытые участки человеческой плоти. Всё встало на свои места: звуки ударов – тупой клинок пробивает кожу и мышцы, влажное чмоканье – его с силой вынимают обратно, и, наконец, треск – превращаются в крошку кости и зубы.
Интересно, что будет, если умереть в аду? Они терзали меня сотни раз, доводили до нервного и физического истощения, но умереть так и не давали – всегда следовало восстановление и недолгий период затишья. Я всего лишь неудавшийся поэт: алкоголик и мечтатель, путешественник и разгильдяй, но разве за это отправляют в преисподнюю?
Я ещё успею умереть. По приблизительным подсчётам пытка дойдёт до меня через пять камер, то есть час с небольшим. Забавно получится, если попасть обратно в Большой Мир, по крайней мере, тогда я стану праведником.
Это будет последнее стихотворение. Пусть неудавшееся, как и всегда, пусть комканое и кривое, но они прочтут его.
Солоноватая теплая струйка стекала по предплечью. Текст получился разборчивый и сох на стене у двери.
«А стены давят медленно, но верно,
Стремясь давлением моё разрушить тело,
И прогрызаю сухожилия несмело.
Кровь. Мне недолго осталось, наверно.
Шлёп. Падает плоти кусок.
Крик. Я согнусь пополам.
Стон. Остаётся последний бросок.
Смех. Пусть воздастся же им по делам!»
Теперь остается самое интересное…
