Трофей

Эту историю рассказал мне старый охотник, проживающий в небольшой деревушке, находящейся на юго-востоке Сибири. Я был молодым вольным путешественником, переполненным амбициями, который задался целью к 25 годам проехать на своем дешевом внедорожнике большую часть нашей необъятной страны.

Данная деревенька не была предусмотрена проложенным мною маршрутом, я вообще тогда, если быть откровенным, давно с него сбился. Но уже начало смеркаться, а ступня нещадно ныла от бесконечного нажатия педали газа, так что я решил устроить там небольшой привал.

Была промозглая поздняя осень. Уже выпавшие хлопья снега мягко оседали на крышах немногих домов и на сыроватой земле, образуя невесомую объемную шапку, отвечающую приветливым хрустом на каждый мой шаг. Такое было мое первое впечатление от этого места. Следующим днем я воспринимал его уже иначе.

Тем вечером в местном подобии увеселительного заведения я познакомился с охотником, бесконечно пускающим клубы папиросного дыма в потолок. У него была седая борода, глубокие старческие морщины и рабочие руки, покрытые мозолями. Он сообщил о своем возрасте – ему было всего 50, хотя выглядел он гораздо старше. Обратив внимание на мое невольно вытянувшееся лицо, он рассказал мне случай, вмиг состаривший его на десяток-другой лет.

«Двадцать лет назад данная деревня была куда более оживленным местом. В то время здесь проживал молодой человек, предпочитавший жить в уединении. Его нехитрый домик располагался прямо в лесной чащобе на заметном отдалении от прочих хижин. Не смотря на заметную склонность к одиночеству, он оставался дружелюбным и общительным юношей, часто навещавшим наш дом, не забывая периодически приглашать и мою семью в свою хибару. Его дом был обставлен небогато, но очень уютно. Самое яркое воспоминание из его хижинки – рога убиенной им косули. В нашей деревне все мужчины были так или иначе скорее связаны с охотой, чем с животноводством.

Убийством этого животного он очень гордился, ведь это был первый в его жизни крупный охотничий трофей. Рога она повесил на доске над входной дверью, предварительно выгравировав на ней свои инициалы. Я особенно привязался к этому пареньку, ведь он всегда воспринимал меня как своего учителя, и с детской непосредственностью сообщал мне обо всех своих охотничьих успехах.

В ту жуткую ночь мне беспокойно спалось, я постоянно переворачивался с одного бока на другой – растяжение ноги, полученное при прошлой вылазке на марала, давало о себе знать. Устав бороться с никак не наступающим сном, я, осторожно, чтобы не разбудить сопящую жену и дочку, накинул верхнюю одежду и какую-то обувь, а затем вышел на улицу, неплотно прикрыв за собой дверь. Стояла снежная ночь, огибая ели, проносился освежающий осенний ветерок. В тот момент, когда я набирал полные легкие его вкуса, вдалеке послышался приглушенный рев. Должен признаться, что только со второго вскрика, я, наконец, понял, что этот душераздирающий звериный вопль имеет человеческое происхождение. Лихорадочно оглядываясь в поисках источника звука, я лишь убедился в своем страшном предположении – крик доносился из самой глубины лесной чащобы – со стороны домика моего юного ученика.

Крик раздался вновь, но ни в одной из близлежайших избушек не вспыхнул свет. Интуитивно я понял – времени слишком мало, чтобы судорожно бегать по домам, пытаясь вытащить из уютных кроватей сонных соседей. Я вбежал домой и трясущимися руками схватил свое охотничье ружье, которое всегда держал на случай непредвиденных обстоятельств недалеко от входной двери. Жена проснулась от поднявшегося шума и начала спросонья что-то спрашивать меня. Я приказал ей запереть дверь, а сам выскочил навстречу неизвестности.

Петляя между заснеженными елками, полураздетый, с не зашнурованными ботинками и полу-хромой, я лихорадочно перебирал в уме все возможные варианты, способные заставить здравомыслящего человека издавать столь жуткие звуки. Волков здесь уже давно не видели, а медведи тогда еще сторонились людских поселений. Я настиг избушки за пару минут, хотя неспешным шагом тратил на это не меньше десяти. Снег, окружавший хибару, искрился и переливался в лунном свете… Дверь была приоткрыта.

Я замер и вцепился в ружье. Прислушался – тишина. Абсолютная, давящая, заполняющая. Я чувствовал, как бешено стучит кровь у меня в висках. Прошла целая вечность прежде, чем я решился переступить порог той хибарки. Скрип половых досок до сих пор не выходит у меня из головы, ибо это был первый звук, пронзивший тишину, до тех пор сдавливающей уши. Я ожидал увидеть все, что угодно. Окровавленный труп, следы борьбы со зверем, разодранную мебель. Но увидел… ничего. Не было ни трупа, ни следов борьбы, да и мебель была не тронута…

Я прошелся по комнате, в надежде отыскать следы пребывания юноши, которые могли мне подсказать, что же здесь произошло. Я подошел к кровати, сиротливо стоящей у окна. Застиранное, но чистое постельное белье было несколько смято, а одеяло отброшено в сторону, словно ютившийся в кровати человек проснулся среди ночи, чтобы утолить жажду, и бесследно исчез, оставив входную дверь не запертой… Я прикоснулся к постели – она все еще оставалась теплой. Я был растерян. Я не знал, что делать дальше. Бродить по ночному лесу, утыкаясь то в одно, то в другое дерево, подобно слепому котенку? Я слишком торопился, чтобы взять с собой фонарь или лампу, да и в хибарке их не наблюдалось. Полный размышлениями и терзаниями, я бросил взгляд на окно, в надежде понять, хватит ли ночного светила в качестве единственного источника света для моих поисков. На окне висели шторы, покрытые замысловатым узором. Они были слегка приоткрыты, открывая вид на ночную улицу. То, что я увидел в этом небольшом промежутке, я не могу забыть до сих пор. Два огромных светящихся расширенных белка глаз с мелкими зрачками-точками на уровне моего лица. Чуть ниже располагался чудовищный приоткрытый оскал животных клыков, растянутых в дикой, ужасающей улыбке, которой бы позавидовал чеширский кот Кэрролла. Вся эта жуткая гримаса не имела лица, он словно висела в темноте, светясь и не отрывая от меня своих диких, отвратительных глаз… У меня заболело сердце, я сполз по стене, не в силах оторвать взгляд от этой жутчайшей картины. Переосмысливая увиденное несколькими днями спустя, я задавался бесконечным вопросом, преследующим меня и ныне – почему я не выстрелил? Я уже тогда занимался охотой более 15 лет, за все это время я перестрелял десяток волков, нескольких кабанов, черт, я даже столкнулся однажды с медведем один на один. Инстинкт выживания никогда не подводил меня. Но то, что увидел тогда я, было куда ужаснее, чем кабан, волк и даже медведь. Оно было подобно самому дьяволу, поднявшемуся из бездны преисподней.

Я не мог больше выносить этот испепеляющий взгляд, я забыл о собственной безопасности, о приоткрытой двери, об охотничьем ружье, о юноше, обо всем, я просто закрыл глаза в безрассудной надежде, что оно исчезнет, что это лишь безумное видение. В голове бился единственный ужасающий вопрос – сколько оно следило за мной, прежде чем я его заметил?

Сидя там, на дощатом полу, я сжимал в трясущихся руках ружье и пытался унять бешено стучащее сердце. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем я отважился открыть глаза и вновь взглянуть в окно. Я до безумия боялся того, что снова увижу, но решился на это. Между узорчатыми шторами была лишь непросветная темнота. Я не мог поверить увиденному. Бросил взгляд на приоткрытую дверь – но и там не было ничего. Я больше не мог оставаться в этой лачуге. Собрав остатки сил, превозмогая вновь нахлынувшую боль в ноге, я рванул сквозь деревья в родную деревню. Я бежал с прикрытыми глазами, практически на ощупь, ветки елок нещадно били меня по лицу, телу, но я не мог открыть глаза, я боялся, безумно боялся увидеть ту ужасную гримасу вновь…

Плохо помню, что произошло, когда я наконец достиг своего дома. Первым делом я зашторил все окна, забаррикадировал дверь… Жена поверила мне не сразу. Но мой внешний вид был слишком красноречив, чтобы списать все это на глупый розыгрыш. Она плакала, просила меня уехать, подумать о дочери. Но я не мог так просто предать память и уехать, так и не узнав о судьбе бедного парнишки.

Утром были организованы поиски, но вопреки ожиданиям, мы не нашли ничего. Даже следы на снегу возле лачуги были только мои… Парень просто исчез. И только дощечка с рогами косули с выгравированными инициалами, висевшая над входной дверью, напоминала о реальном существовании моего юного друга.

Слух быстро разнесся по деревне. Мало кто поверил моему рассказу. Но оставаться жить в деревне с бесследно исчезнувшим парнишкой, тоже мало кто желал. Постепенно люди уехали отсюда. Среди уехавших были и мои жена с дочкой. Мы видимся с ними, но уже очень редко. Не может мне простить того, что я остался… Процветающая деревня превратилась в заброшенное место, с небольшой кучкой проживающей в ней старожил.

Я так и не узнал, что случилось с тем пареньком. И вряд ли уже когда-нибудь узнаю. Но до сих пор на ночь я плотно закрываю дверь, задергиваю шторы, и не могу уснуть без ружья, прислоненного к изголовью кровати.»

Мы до утра разговаривали с тем охотником. Должен признаться, я проникся к нему уважением. Утром мне уже нужно было продолжать свой путь. Но на этот раз я решил развернуться в сторону дома. Мысль о том, что во внедорожнике нет штор, не давала мне покоя…