Сомнамбула

Я вам расскажу не про сонный паралич, а про явление, обратное ему — про сомнамбулизм.

Детский энурез обычно сопровождается сновидением следующего рода — ребенку снится, что он находится в туалете и начинает справлять естественные потребности, при этом на самом деле он тоже справляет естественные потребности, только в кровати.
Так вот, у меня все было наоборот: когда ночью я хотел в туалет, я вставал и шел в туалет и, не включая свет, справлял малую нужду. Все вроде бы нормально, за исключением того, что в это время я спал. То есть мне снился совершенно не относящийся к делу сон и я абсолютно не осознавал, что делаю в реальной жизни. Тоже вроде бы ничего особого, в мире не так уж мало сомнамбул. Но дальше — больше: в одну прекрасную ночь я заговорил во сне с родителями. Причем, по их словам, очень грязно ругался. Это продолжалось довольно долго — я ходил, говорил (иногда по-русски, иногда нет), иногда голос был совсем не похож на мой. Иногда я говорил вещи, связанные с недалеким будущим, но, как всегда бывает в таких случаях, «пророчества» были настолько туманны, что их смысл становился понятен только после их осуществления (проще предположить, что разыгравшееся воображение просто позволяло легко подогнать невнятные фразы под произошедшее). Потом я стал во сне ходить по дому и находить вещи, которые мы считали потерянными, а также родительские «нычки», где они прятали ту часть налички, которую хранили дома, и о которых мне знать ну совсем не полагалось. Просто вытаскивал эти вещи и клал их на видное место. В общем-то, мои родители относились к этому с юмором, пока однажды я не «нашел» таким образом топор (топор у нас дома, потому что родители, а впоследствии и я, ходили в дальние походы) и недвусмысленно им этим топором угрожал. Меня чуть в дурку не отправили после этого.

В общем, я был весьма докучливым сомнамбулой.

Ах да, сон. Я уже говорил, что во время этого всего я сам спал и видел сон — каждый раз один и тот же. Я шел по пустынной улице пасмурным днем в магазин, мне нужно было купить хлеб. Каждый раз я совершенно точно знал, что произойдет дальше, но мне нужно было туда, и я не мог повернуть назад. Потом меня окружали бродячие собаки. Ну, то есть, наверное, бродячие собаки — я не мог их видеть, только слышал их вой, раздающийся отовсюду. Идти становилось сложно, мой путь преграждали натянутые веревки, каждая следующая выше предыдущей. Я должен был обязательно перелезть через них, подлезать под ними было нельзя. Собаки выли все ближе и ближе, я испытывал ужас и делал то, что большая часть нормальных детей делают в такой ситуации — я звал маму. Мне на плечо опускалась рука, я каждый раз радовался — вот она, мама! Но когда я смотрел вверх, я каждый раз видел Её. Это была длинноволосая брюнетка в черном, и глаза у нее тоже были черными. Не просто черными, как обычные глаза — они все, даже белки, были черными. Я смотрел в ее глаза и слышал в своей голове голос: «Я твоя мама». После этого я был совершенно парализован и безотрывно смотрел в эти глаза — хотел вывернуться, убежать, хотя бы просто отвести глаза, но не мог даже моргнуть. Да и бежать было некуда: мира больше не существовало — только она, смотрящая мне в глаза. Все оставшееся время до пробуждения я был парализован и смотрел в эти глаза. Впрочем, проснуться сам я тоже не мог, только если случайный звук или толчок разбудят меня.

Я мог спать и по 16 часов в сутки, кстати. Это началось где-то лет в шесть (причем в шесть лет я еще ни разу не ходил в магазин один, но сон уже был). Сначала это было каждую ночь, и я каждую ночь ходил во сне. Потом стало все реже и реже, пока наконец, около пяти лет назад, я не увидел Её в последний раз. Но каждый раз, когда я видел этот сон, я ходил во сне. И я за всю жизнь не видел ни одного другого сна — по крайней мере, я не помню о них. Я хотел бы увидеть какой-нибудь сон, пусть даже тот же самый, потому что совсем не видеть снов — это довольно тоскливо.