Коричневая дверь. Часть 1

После окончания института решил я съехать от матери на съёмную квартиру. Работа тогда позволяла (а работал я «сторожем-консультантом» в организации, занимающейся всякими каменными штуковинами, о чём будет отдельная история). Поискал варианты, посмотрел квартирки и остановил свой выбор на однокомнатной «хрущёвке» в центре города, в получасе ходьбы от моей старой квартиры. Во-первых, цена меня устраивала, во-вторых, квартира была в достаточно хорошем состоянии, и бабуся-хозяйка догадалась провести туда кабельное телевидение и интернет. Компьютера и телевизора, естественно, не было, но я прихватил из дома свои.
Жизнь, казалось, налаживалась. Забрал из дома собаку свою, Макса, приводил подругу Дашку в гости, обеды ей и себе готовил. Потом мы с ней окончательно съехались. Странностей никаких не замечал. Разве что пёс мой скулил по вечерам и места себе не находил. Я до сих пор списываю это на то, что он просто по мамке скучал — любит ведь зверушка хозяйку. Побегает-побегает, да после полуночи успокоится, спать в ногах ложится.
Началось всё именно с того дня, когда мама попросила вернуть Макса домой. Дескать, скучно ей самой дома, да и пёс, как я уже упоминал, по маме скучал. Ну, вернул и вернул. После работы заезжал, выгуливал его, а потом брёл неспешно на квартиру. Дорога мимо парка, утренняя прохлада, на квартире барышня в халатике с завтраком дожидается — красота!
Придя на квартиру, обнаружил свою даму заплаканной и бледной. Она, как увидела, что на пороге я стою, сразу обнимать меня кинулась. Целует, плачет. Я насторожился.
— Что случилось, солнышко? — спрашиваю.
— Миленький, они там так кричат, так кричат! Дерутся, ссорятся, по лестничной клетке бегают! А он в дверь нам колотит, кричит: «Открывай, сука, а то двери вынесу!» — девушка зашлась в рыданиях.
— Подожди, не понял. Кто кричит, кто бегает? — в недоумении переспросил я.
— Сосе-е-еди-и-и!.. — сквозь рыдания протянула Даша.
Недолго думая, я вооружился выстроганной из дуба дубинкой, которую до сих пор держу у двери на всякий случай, и пошёл к соседям. На лестничной клетке было четыре квартиры. Общие стены были только с одной, и Дашка утверждала, что именно за стенкой ссорились и дрались люди, и именно их деревянная дверь хлопала, когда они бегали по лестницам. Деревянные двери были только в нашей квартире и в соседней — остальные две были железные.
И вот я стою под соседской дверью, сжимая в руке дубинку. Дверь не обита, покрыта облупившейся коричневой краской. В дверь врезаны два старых замка под большой «бородатый» ключ, прибита потёртая железная ручка-скоба. «Привет от алкоголиков 90-х!» — подумал я. Невесело улыбнувшись, я нажал кнопку звонка. Не услышав никаких звуков за дверью, постучал по ней кулаком. Из-за нашей двери слышались Дашкины всхлипы и шмыганье носом, и моё нутро наполнилось ещё большей ненавистью к нерадивым соседям. Я постучал в дверь ещё настойчивей, теперь уже ногой. Нет ответа.
Обматерив злосчастную квартиру, на чём свет стоит, я позвонил в дверь следующей квартиры. Дверь отворила молодая женщина лет тридцати, которую звали Алёна. Алёна была разведена и жила с маленьким сыном одна, когда мы въехали, она к нам в гости стабильно раз в неделю заходила. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но увидев меня, улыбнулась:
— Ой, это вы. А я думала, к этим, — женщина опасливо кивнула в сторону коричневой двери, — кто-то в гости ломится. Проходите, чего на пороге стоять! И Дарью свою зовите, я вам чаю налью.
Устроившись на кухне у Алёны, мы разговорились, проклиная нехорошую квартирку и её обитателей. Алёна рассказывала, что тоже иногда слышит, как за стеной идёт какая-то возня, слышатся крики и мат, а по утрам в окнах горит свет. Кстати, грязные побитые окна той квартирки выходили во двор, и одно из них, совсем разбитое, было завешено изнутри запачканным детским одеяльцем. В общем, картина нелицеприятная.
Проговорив так около двух часов, мы немного сбросили накопившийся негатив. Единственное, что настораживало: ни мы, ни Алёна не могли вспомнить внешности жильцов квартирки за коричневой дверью. Алёна говорила, что там живёт супружеская чета, запойные алкоголики. Когда всё тихо, они, значит, либо выезжают из квартиры, либо запой кончается. А вот когда они в развязку выходят, вот тогда песец всему! Мужика, по словам соседки, видел только её сынишка Костик, да и то в окне, когда во дворе играл. Сказал, что «дядя страшный» за ними наблюдал, а потом «спрятался». На том с Алёной мы распрощались.
Стали жить дальше. Стабильно раз или два в месяц балаган со стуком в нашу дверь повторялся, но только когда меня дома не было. Прихожу, Дарья вся в соплях, рыдает, трясётся. Каждый раз пытался достучаться до соседей — результата ноль.
Однажды меня посетила идейка. Взял на работе отгул, но вечером всё равно вышел — как бы на работу. Затем прокрался в нашу квартиру, сел у двери и давай ждать. Сидел-сидел, но так ничего и не произошло. Ну, думаю, пойду ко сну. Лежим с Дашкой, болтаем, обсуждаем общественные нравы, и как только таких алкашей земля носит.
И вот, часов в 11 вечера, за стеной начинают слышаться голоса — мужской и женский. Слышно-то в «хрущах» всегда отлично, но хозяйка как раз на той стене ковёр повесила (и, кстати, крест деревянный), так что слов не разобрать, но явно скандал назревает. Он орёт что-то, матом бабу кроет. Она огрызается, начинает пускать в ход тяжёлые предметы — слышно, как что-то падает со стуком на пол и катится. Ну, кастрюлей запустила в алконавта, ну, бывает. У меня детство с похожими соседями прошло — сверху училка-шизофреничка, справа самогонщица, слева через одну квартиру — наркоманы. Прям ностальгией повеяло.
Лежим с Дарьей, слушаем, она в плечо мне вжалась — боится. Слышно, как замок открывается в соседней квартире, а потом шаги по бетонным ступенькам — шлёп-шлёп. Будто босыми ногами кто-то бежит. Потом другие шаги — кого-то побольше и потяжелее. Значит, баба от мужика сбежала, а он догоняет. Грузные шаги удалились куда-то вверх по лестнице, потом вниз. Затем я отчётливо ощутил, что он под нашей дверью остановился. Как будто дыхание его слышу. Тишина такая повисла тягучая, и тут Дашка шепчет: «Мне страшно…» — но звучит этот шёпот как-то невыносимо громко в окружающем нас безмолвии.