Марк-машина

Внезапно все вокруг потемнело и небо затянулось тучами, медленно плывущими, как время, что проводил когда-то я в ожидании. Листва вперемешку с уличным мусором со всех сторон слеталась ко мне, а несколько контейнеров, стоящих вдоль дорог, опрокинулось на проезжую часть, и мусор образовал бугор в паре метров от меня, выгнувшийся под белой пеленой тумана, словно под одеялом, под которым кто-то затаился.
Телефон в кармане загремел странным звонком, доносящимся откуда-то извне. Мне послышалась ни то барабанная дробь, ни то звон колоколов в церкви, расположенной неподалеку, отбивающей ритм так, словно наступил очередной раунд. Все замерло в ожидании чего-то. Но что было должно произойти?
-Марк, где ты?
-Уже подъезжаю, – его голос дрожал очень сильно, словно тот снова принимал эту дрянь.
-Поторопись, здесь творится что-то непонятное!
Забери меня.
Машина мчалась издали, разрезая ярким ближним светом молочный дневной туман. Марк с пристрастием переключал передачи, от чего седан завывал нарастающим ревом, набирая скорость перед поворотом. Внезапно бугор начал двигаться в его сторону с нарастающей скоростью, а за ним и листья с пустыми пакетами, развивающимися на ветру, и когда они достигли машины, та подпрыгнула, будто ударившись во что-то твердое.
Увези меня.
Седан начало носить из стороны в сторону, словно в него вселился сам дьявол, а за рулем этого неистово беснующегося существа сидел Марк и пытался выкрутить руль в сторону заноса. Однако у него ничего не получалось. Машина продолжала вилять, а Марк с угасающей надеждой смотрел вперед и каждый пройденный метр, каждую дифференцированную единицу пространства понимал, что летит прямиком в стену заводского офиса.
Спаси.
Все произошло слишком быстро. Перед тем, как они оба скрылись, пробивая стену здания, мы пересеклись взглядами. Глаза моего друга, вылезающие из побледневшего от ужаса лица, переполнились безысходностью, а мое сердце тревогой. Он попытался что-то прокричать, широко открывая рот и вытаращивая вперед язык, но не успел. Здание проглотило его полностью, ни оставив от автомобиля и следа. Однако и на этом все не закончилось. Из глубины завода я услышал, нарастающий гул и ужасный скрежет, переполненный громом мотора, рокотом сердца машины и прерывающимися криками моего друга. Сквозь прозрачное окно я видел, как машина неслась со страшной силой на меня, стоящего на улице, неслась, будто издалека, угрожая мне огнями фар, и ее уже не остановить. Все, что я успел сделать – это пригнуться. Стена здания, прямо над моей головой, словно полая и гибкая, начала резко надуваться и через секунду лопнула, а сквозь дыру вылетела машина, унося за собой остатки окна и металлопластиковых панелей. Брызги стекла вперемешку с мусором и чем-то еще ударили в спину, несколько кусочков застряло в моей куртке. Машина, перелетев через меня, встретилась с инертной асфальтированной проезжей частью, закрутилась, завертелась, а затем, ударилась об столб и резко, с тормозящим душераздирающим шипением трущихся о поверхность резиновых шин, развернулась передом ко мне.
Я неторопливо убрал руки от лица и, приоткрывая глаза, увидел, как на заднем плане, где-то, в недосягаемой пасмурной дали, ярко светило красным ослепительным светом заходящее багряное солнце. Его загораживал черным пятном, непонятной формы и местами прозрачный силуэт чего-то нового, чего-то, что никто еще не видел, чего-то, что я не хотел бы видеть никогда, но слишком поздно, ведь я уже увидел. Увидел его. Телефон вывалился из руки и ударился о землю металлическим звуком падающего лома, словно отдаленным ударом одинокого церковного колокола, но наверху колокольни, как и прежде, никого не было.
Все произошло слишком быстро…!
Мне вспомнился маленький пластилиновый слоненок, сминающийся в детской руке. Такое крохотное, беззащитное создание… и плетеные солдатики Ирвина, которых он разматывал, и менял их части местами. Я знал Марка Киршнера несколько лет и то, что, восстало предо мной, не было уже человеком, которого я знал.
-Это… это не я, – едва слышно произнес Я, мотая головой, – я не причем…
Удар о столб выкинул Марка наполовину из машины, ко мне на встречу. Но он не умер. Переродился, превратившись в нечто новое, нечто более совершенное, и мне, как единственному присутствующему, выпала великая честь.
-Это… не он, – уже не смог произнести я вслух. Удар об столб выкинул… половину Марка.
Я посмотрел вниз, на свою куртку. Это было не стекло в ней… зубы? Еще несколько торчало корнями и из моей руки. Машину разворотило полностью, как и ее хозяина и в массе все двигалось множественными деталями, а впереди возникла туманно-дымная пелена, похожая на грязный кроваво-красный пар, за которым трудно что-либо разглядеть. Машина разбита, но я… я все еще слышал, шум двигателя, бурлящего на холостом ходу, слышал шум мотора, работающего в такт сердцебиению. Одна нога оторвалась и застряла где-то сбоку, зажатая между усилителем бампера и тем, что было некогда передним левым крылом, другая – торчала из заднего окна. Одна нога здесь, другая – там. Я почувствовал, как воздух вокруг наполнился отяжеляющим запахом меди и пережженного бензина, смешиваясь с едким дымом, выходящим из взорвавшегося мотора. Силуэт этого существа… этого… Марка-машины! Не нужно быть доктором, чтобы понять, что с такими повреждениями люди не живут, как и не нужно быть техником, чтобы понять, что с такими повреждениями машины не работают! Но Марк в машине все еще продолжал жить, а машина в нем все продолжала издавать шелест трущихся элементов, хаотично, то набирая, то сбавляя обороты.
Все мое тело содрогалось в судороге, руки тряслись, как от тремора. Я прикоснулся дрожащими пальцами к своим губам, они оказались ледяными. Туман, стелющийся по земле притекал потоками к телу двоих, что стали единым, и, смешиваясь с черным угольным паром, тянулся вверх, к небесам. Я услышал его утробный голос, но не мог разобрать слов, и решился подойти ближе. От пронизывающего ужасом вопля, разносившегося по округе, ноги стали ватными. Я двигался, но двигался медленно, словно во сне.
Первым, что показалось из дыма, была вытянутая рука, вывихнутая в локте и переломанная в нескольких местах. Что-то белое, с треугольным рваным сечением торчало сбоку из нее: – «Это лучевая кость?» Затем я разглядел лицо, смачно окропленное брызгами красной крови. Лицо, переполняемое страданием. Тут же вспомнились уроки анатомии и манекены с разрезанными животами, из которых то и дело выпадали желудок и легкие. И еще вспомнился другой манекен, выкинутый Марком утром из окна, тот, что от удара развалился на части. Существо не было мне врагом, но и больше не являлось моим другом, походило на смертельный коктейль. Белая наглаженная шелковая рубашка превратилась в красную разорванную ткань, прикрывающую тело, разделенное по диагонали на две части. А сквозь ткань виднелись ребра, а за ними сердце, которое продолжало биться. Он возвышался надо мной, представ в своем гротескном обличии, и пытался говорить, но я слышал лишь гул и стон. Металлические шестерни под сорванной крышкой двигателя окрасились красной кровью, стекавшей с тела и заменяющей масло. Я смотрел на них, словно на внутренности живого существа, препарированного острым предметом. Существа с угловатыми гранями, с одновременно великим и бесконечно противным видом, растерявшим человечность где-то внутри строения с дырой в стене, походящей очертаниями на сечение автомобиля.
Его крик походил на крик младенца при родах и врезался угловатой остротой мне уши. Мне казалось, что еще немного и от давления извне, из моих ушей брызнет кровь. А он все не утихал, и в его крике я слышал только лишь авангард гибели и нестерпимую боль. Роды всегда бывают болезненными. Он, словно ребенок, которого бросили родители, оставив на улице, перед входом. Всего лишь чертов продукт завода. Завода, по переработке людей.
Марк-машина. Он протянул свою руку ко мне, с натянутой на локте лоснящейся матовой кожей, переливающейся в свете догорающего солнца. Тянул руку, с которой свисали вены-провода, слегка прикрываемые куском то ли рубашки, то ли брезента, и, словно приветствовал меня в новом для него мире. Я протянул свою в ответ, а он схватил ее и крепко сжал. И помочь ему я хотел, хоть чем-то, но уже было слишком поздно, ведь не осталось в нем ничего, что можно было бы спасти. А затем он закрыл глаза и умиротворился. Только что рожденный Марк-машина перешагнул через этот мир, через жизнь в нем, погасив свет своих фар, по всей видимости, отправился туда, где мы все когда-нибудь окажемся, хоть и никто этого не желает. И осталась от него только кровь на моих руках.
-Прощай, – произнес я ему и ничего более.
-Вдооохниии, – сказал он еле слышно мне напоследок, словно треща и жужжа своими медленно бегущими по проводам тускнеющими искрами и замирающими приводными ремнями.
Я взглянул на небо, затянутое темными тучами и солнце, которое они скрывали, больше не было ослепительно ярким. «Надеюсь, что Господь действительно справедлив и у него найдется место для них обоих, ведь они навсегда стали друг другу неотъемлемой частью чего-то общего, неделимого целого». А после я поднял телефон с земли и набрал номер третьего, который голосом, не обремененным знаниями, задал вопрос:
-Ну что, вы встретились?
-С Марком случилась беда.
Я стоял посреди дороги, омытой кровью машины.