Смертельное любопытство

В эпицентре необычных событий оказалась одна молодая семья: глава семейства Михаил, его жена Люба и четверо их дочерей от пяти до двух лет. Началось все еще на старой съемной квартире в августе 1986 года. В октябре того же года многодетной семье выделили новую четырехкомнатную квартиру на восьмом этаже, но пугающие странности продолжились и там. Еще на старой квартире дети жаловались матери, что видят какого-то «дядю» по ночам — якобы он приходит к ним в спальню, наклоняется и пристально смотрит в глаза. Детей охватывал ужас, и они спрашивали маму, почему незнакомец так ведет себя.
Михаил и на новой квартире долго не верил, что происходит что-то странное. Однажды он даже заявил об этом вслух за ужином. Отопление в доме еще не работало, было холодно, и приходилось спать в теплых свитерах и брюках. На следующее утро глава семейства проснулся совершенно голым, чем был немало удивлен. Также обнаружилось, что с его подушки исчезла наволочка. Все пропавшие вещи оказались плотно забиты в двухсантиметровую щель между стеной и диваном.
Обычно же полтергейст проявлялся в виде стуков в дверь и окна (это на восьмом-то этаже!), грохота посуды, открывания и закрывания кранов, шагов по полу, щелканья выключателей, человеческих голосов, мяуканья кота. А однажды Люба проснулась от странного ощущения беспокойства и увидела, как из угла выплывает темно-серая тень человека. Она испугалась, закрыла глаза,а когда открыла, все исчезло.
Как-то ночью Люба, Михаил и Игорь (муж сестры Любы, Ольги) засиделись допоздна за игрой в карты, а Ольга ушла спать. Вдруг прибежала испуганная, сказала, что открылась дверь, вошёл Игорь, в руках карты тасовал. Подошел к ней, постоял и вышел. И все это молча. Странно это ей показалось, вот она и пришла. Но все видели, что Игорь никуда не выходил.
Вот что рассказала Люба о событиях перед прекращением полтергейста в феврале 1988 года:
«Друзья и знакомые, которым я рассказывала, что у нас происходит, конечно, не верили. Я предложила им остаться ночевать. Осталось пятеро парней. Все легли рядышком, как раз по диагонали в зале, ногами к двери.
Ночью я проснулась от шепота. Пришла к ним, а трое ребят, спавших в середине, уже обсуждают, кто и что почувствовал (двое, что спали по краям, так и не проснулись, хотя мы их будили). Сначала на них кто-то навалился, давил на грудь — проснулись в холодном поту. Я предложила им переместиться в «безопасный» угол. Двое меня послушались, а Вова, самый любопытный, который всех созвал, остался и всю ночь промучился. На следующий день он погиб в автокатастрофе. Мы его хоронили. В ночь после похорон я вдруг услышала его голос и проснулась. Смотрю — стоит вроде Вовка. Белый-белый, в цветных трусах, в них я видела его в ту ночь, когда он ночевал у нас. Я, конечно, очень испугалась, но не растерялась; вспомнила, что меня моя родная бабушка учила: если что-то подобное будет — спроси, к добру или к худу. Я и спросила. А он отмахнулся — он так всегда делал, это был его любимый жест — и сказал: «Да к добру, Люба, к добру». Отошел и исчез в проеме двери. После этого в доме стало все спокойно.
Между прочим, на похоронах ко мне подошла его бабушка. Вовка ей рассказывал, что у нас творится, а она не верила: «Всю жизнь прожила, а такого не видела». А тут ко мне подошла и рассказала. В ту ночь, когда Вова ночевал у нас, она проснулась от стука в окно — а живут они на третьем этаже. Она испугалась. Потом постучали в дверь. Она спросила: «Кто там?». За дверью ответили: «Бабуля, да это я, Вова. Что ты не открываешь?». Ей стало не по себе: «Что ты, Вова, у тебя же ключи. Ты же меня никогда не будил, чего это сейчас разбудил?». Он: «Ну, не хочешь открывать, так погляди на меня в окошко». Она боялась очень, но к окошку будто что-то вело ее. Смотрит — под окном Вова стоит. Улыбается и машет рукой. И отходит все дальше, дальше. Так и ушел, пятясь. Утром она решила, что с Вовой что-то случится. А к вечеру пришло известие о смерти внука.
Кстати, Вова один из тех людей, кто сразу поверил в то, что я рассказывала. Мы с ним однажды сидели и разговаривали. Он и говорит: «Я тебе, Люба, завидую. Я видел многое, но такого — нет, не видел. Хочу увидеть, и тогда успокоюсь». Вот и успокоился, похоже, ценой собственной жизни…».