Сторож кладбища

Прошел год, как выполняя учебный полёт разбился транспортный самолёт недалеко от города. Похоронили друзей, отпоминали, поставили памятники на шести могилах– стресс стал спадать. Один из наших друзей всё это время служил в другой воинской части – летал на крайнем севере, ему не пришлось быть на похоронах и он даже не знал, где похоронили наших ребят.
Была глубокая осень , диспетчер по перелётам сообщил нам, что летит из Воркуты в составе экипажа Володя.– Встречайте к вечеру будут у нас. После взаимных приветствий

– Как ты? Как живёшь? Семья, служба? Разговор зашёл о наших погибших друзьях.

– Завтра улетаем, очень хочу попасть на могилы. Я с ними летал, праздники все вместе, события. И беда и радость, как говорится одна на всех.

– Володя! Дело к вечеру, народ говорит, что ночью нельзя на кладбище ходить.

– Что мы втроём испугаемся? Фляжка с собой, а сто грамм «фронтовых» никто не отменял. А, если серьёзно, то когда будет сюда заявка, возможно только мимо пролетать будем, и на могилы к ним не скоро попаду.

Ночью на кладбище из нас никто не был, но в детстве, очень давно бабушка рассказала мне о дне когда цветёт папоротник и кто сорвёт его в эту ночь будет счастлив. И вот я при случае думая об этом цветении спросил у отца:

– А вот если ночью страшно одному идти искать цветок папоротника, взять и пойти компанией. Всем вместе не страшно, а добро добытое поделить друзья всегда сумеют?

– Ходили мы. У нас от деревни до большого леса довольно далеко, а папоротником весь погост зарос (погостом в деревне называют кладбище).

– И, что сорвали цветок?

– Нет. Пока сидели в темноте и ждали всей компанией было совсем не страшно. А потом вдруг, как кто-то засвистел и так громко, что волосы дыбом встали на голове. И откуда свист совсем не понятно – он везде и со всех сторон. Потом топот, как табун бежит только очень громко и быстро и вот-вот свалит ограду погоста и ворвётся на могилы.

– Чем же кончилось ваше приключение?

– Заорали не своим голосом и побежали перегоняя друг друга.

Пока купили закуску, пока добрались до кладбища, стало почти темно и довольно прохладно (мы уже надели демисезонные куртки, лёгкие свитера – в общем нам было не холодно). Времени прошло совсем немного. Накрыли немудрёный стол, помянули всех вместе, потом каждого в отдельности – луна яркая, только тени от деревьев и памятников. Вдруг из тени памятника или из-за дерева (кладбище старое, заросшее большими деревьями и кустами сирени, жасмина и т. д.) выходит мужик… и выглядит для осени странно, сразу мы не обратили внимания и только потом на аэродроме разобрались, что он в костюме, в белой рубашке и (кто-то вспомнил) в лакированных туфлях. Просто вышел стал молча и смотрит на нас. Володя, он ближе всего стоял к нему, говорит:

– Мы вот к друзьям пришли. И что-то там ещё пробурчал. Мужик повернулся и уже уходя на выдохе что-то сказал. Вспомнили когда приехали в гостиницу на аэродром. Он выдохнул: «Скорбите!» На меня такая жалость, грусть навалилась, что я зарыдал так сильно, что в детстве такого не было. Слёзы текли даже за воротник куртки, всхлипы привывания, стоны. Совсем неожиданно я обратил внимание, что рыдаем мы втроём по углам могилы. Сквозь слёзы вижу, что ребята тоже кулаками глаза вытирают и ревут как белуги. Сколько это продолжалось не знаю, но мне показалось, что не очень долго и как-то одновременно прекратилось.

Мне потом кто-то из соседей по подъезду рассказал, что есть поверье – покойника которого приносят на кладбище самым последним каждый день, как-бы назначается дежурным по кладбищу до следующего дня и т. д. В деревне у бабок поспрашивал, точно так и бывает, этого дежурного называют сторожем кладбища.