Блаженны

Операция была назначена на вторник. Врачи настоятельно рекомендовали лечь в клинику заранее, но Борис жестко дал им понять, что времени на глупости у него нет, то есть абсолютно. В понедельник приезжают немцы, и ему нужно, чтобы на объекте был идеальный порядок. Не то, чтобы его уж совсем некому было заменить, заместитель, Вадим, вероятно, справился бы не хуже, но если хочешь, чтобы было сделано, как следует – сделай сам. Народная мудрость.
Да и что это за операция, ей-богу! Пустяки. Полип, удаленный лапароскопическим путем, неприятностей принести не может по определению. Два дня – и он снова на ногах. Деньги решают все. Володя, старинный приятель Бориса, посоветовал небольшую, но очень хорошую частную клинику, оперировал в которой лучший хирург страны. Ложиться в нее сразу Борис отказался, сдал необходимые анализы, клятвенно пообещал, что сутки перед операцией не будет есть и пить, и, несмотря на сдержанное неодобрение врачей, поехал строить светлое будущее своего небольшого, но доходного бизнеса.
Бизнес вот-вот обещал выйти на совершенно иной уровень, надо было отдать все силы на его дальнейшее развитие, и тут этот полип. И вердикт врача: «Если не прооперировать это сейчас, в скором времени Вы можете столкнуться с более серьезной проблемой. Есть высокий процент вероятности, что полип переродится в раковую опухоль. Отложите все дела хотя бы на три недели, сделаем операцию, восстановитесь…» Трех недель у Бориса не было. Дня три-четыре – и будет с них. Не до того.
С детства Борис привык быть лидером. Если он чего-то хотел – он получал это всегда. Игрушечные машинки превратились в машины настоящие, и если для достижения его цели было необходимо наступить конкуренту на голову, голова хрустела под каблуком его тщательно вычищенного ботинка. Не то, чтобы он был плохим человеком, вовсе нет. Но фраза «цель оправдывает средства» тоже была одной из его любимых. Бизнес шел в гору, деньги текли рекой, приятели завидовали, женщины обожали. Жизнь удалась.
Вечером понедельника Борис, голодный и уставший, подъехал к зданию клиники. Операцию обещали провести на следующий день. Его проводили в палату, принесли снотворное. Борис, пообещав принять таблетку позже, убрал ее в стол. Лекарства он не любил и принимать их без крайней необходимости не считал нужным. Однако сон не шел. Крутились перед глазами моменты уходящего дня, тревожили важные дела, которые нужно было провернуть на следующей неделе. Пару дней он мог выделить на восстановление, но после надо будет лететь в Германию… В половине первого Борис открыл ящик и выудил из него таблетку. Поспать все-таки было необходимо.
Операционная выглядела кабиной инопланетного корабля. Бориса закрепили на столе, подключили датчики. Анестезиолог ввел наркоз. Он вздохнул, сознание быстро уплывало.
Борис очнулся и с изумлением увидел, что висит под потолком палаты. Внизу, около стола, суетились врачи. Анестезиолог обещал, что наркоз будет одним из самых лучших, и он очнется после операции отдохнувшим. Препарат стоил бешеных денег, так какого лешего он потерял пространственную ориентацию?
Он попробовал пошевелить руками и ногами, и это у него легко получилось. Он попробовал поднести к лицу руки и чуть не заорал от ужаса: никаких рук, в привычном понимании этого слова, у него больше не было. Внизу что-то противно пищало, этот звук мешал сосредоточиться. Борис глянул вниз внимательней и увидел на столе… себя. Отрешенного от суеты вокруг, неподвижного. Что-то кричал хирург, бегали врачи. Писк превратился в монотонный сигнал. Борис обледенел от ужаса. Он начал догадываться, что именно происходит сейчас с ним, и принять это он был не в состоянии. Он никогда не верил в Бога, загробную жизнь и прочую чушь. Не верил, и не интересовался, и впервые совершенно не понимал, что же ему теперь делать.
Мир прозрачен, жизнь мутна и скоротечна, смерть внезапна и стремительна. Белое небо за мутным окном, внизу – белые тени в белых халатах… Белое на белом. Стерильная тишина. Вокруг все еще живет и движется, но ты более не принадлежишь этому кружению. Мир отдалился, жизнь оказалась как-будто за тонким, прозрачным стеклом, и возврата за него нет. Нет никакого «завтра». Стремительно исчезает «вчера». Сам настоящий момент утекает столь скоротечно, что ты не можешь удержать его. Помнить себя. Осознавать себя. Не отпускай память, слышишь? Пока ты помнишь – ты еще рядом со стеклом, за которым кипит жизнь. Держись за него, ведь ты так мучительно не хочешь уходить…
Прошедшая жизнь потекла перед его глазами. Он должен был взять с собой самое главное, самое важное, именно то, что расскажет той силе, что забирает его, о том, что жизнь прожита не напрасно, о том, что он сделал, что совершил. Главное, ухватиться за это «важное», потянуть нить… Но что? Ни прокрученные сделки, ни хитроумные комбинации, над созданием которых он бился не один год, не дали ему ничего. Вспоминая о них, он не почувствовал ничего, кроме ощущения бездарно потраченного времени. Не то. Дальше?.. Он был щедр. Все женщины, которых он любил, не уходили от него с пустыми руками. Но… теперь он видел немного больше. Не уходили они от него и счастливыми. Ни одного настоящего чувства не промелькнуло между ними. Пустота подступала все ближе.
Внезапно он увидел старушку. Маленькая, сухонькая, с потрепанной матерчатой сумкой, она держала в руках мелкие подмосковные яблоки. В ее глазах отчетливо плескалось отчаяние.
Вот оно. Тот момент, который мог бы стать… но не стал. Помнится, он прошел мимо. Что-то шевельнулось тогда в его душе, он даже хотел вернуться и купить у нее эти несчастные яблоки, но тогда он скорее удивился этому порыву. Поступок был нерациональным, а Борис такие поступки совершать не любил и не умел. И в этот момент он осознал, что именно это действие имело бы в его жизни настоящее значение. Блестяще провернутая махинация – нет, а эти отчаявшиеся глаза…
Второй оказалась еще одна картинка из далекого прошлого. И опять глаза.
Черные, полные страдания. Он видел их из окон своей иномарки, когда стоял в пробке. Бомж рылся в мусорном бачке у остановки. Был декабрь, неожиданно очень холодный, и на бомже было накручено такое количество тряпья, что он казался круглым, как колобок. Но исхудавшее лицо и голодный, несчастный взгляд говорили о том, что бедолага истощен, и, несмотря на то, что он ни о чем не просил, весь его вид кричал о том, как отчаянно он нуждается в помощи. И опять вспомнилось Борису смутное желание вылезти из машины и сунуть мужику пару тысячных бумажек. Или узнать координаты какого-нибудь центра – должен же кто-то в этой стране следить за тем, чтобы люди не умирали от голода на улицах… Движение возобновилось, Борис продвинул машину метра на два и начисто забыл о том, что только что стало предметом его размышлений.
Внезапно свет, окружающий Бориса, усилился, и в нем он увидел лица, показавшиеся ему сперва незнакомыми. Свет сконцентрировался сверху, а снизу стал подступать клубящийся, липкий на вид сумрак. Сумрак затягивал Бориса в себя, он буквально источал из себя сырость и забвение. Льющийся сверху свет обещал радость и покой, но Борис отдалялся от него. Это было ужасно и удивительно несправедливо.
И вдруг он узнал смотрящие с лиц глаза. В них не было отчаяния, лица были светлыми и спокойными, но взгляд их выражал боль и сострадание. С ужасом узнал он и бомжа, и старушку с вокзала, и вереницу других, совершенно им забытых лиц.
Почему, почему же они все там, а он – здесь? Почему их принял свет, а его засасывает тьма? Борис отчаянно пытался осознать, что происходит, и искренне не понимал. Он умнее, успешнее, его всегда хвалили, как самого способного и предприимчивого, он тоже имеет право на свет!
– Перед Богом все равны – шепнул в его душе давно забытый голос. И – о чудо! – к нему протянулась рука. Он посмотрел вверх, и увидел еще одно лицо.
Это был сторож, который работал у него давным-давно, и умер в ночь от инсульта прямо на рабочем месте. Старика давно следовало уволить, но у Бориса, обычно рационального человека, не поднималась рука. Он находил тысячи причин, почему он не станет увольнять Иваныча в этом году, потом в следующем. Сторож был чем-то похож на его деда. Немногословный, спокойный… добрый. Жил он очень небогато, но у него всегда находилось, чем угостить забежавших на чай работяг и накормить бродивших вокруг стройки собак. Борис придумывал себе множество объяснений, зачем он иногда заходит к старику, не желая принять того, что ему просто было важно видеть то, что старик ему по-настоящему рад. И вот теперь Иваныч протягивал ему руку, пытаясь вытащить из темноты. Вокруг него сиял свет, и свет был Бог, и Бог был – любовь. В памяти Бориса всплыли когда-то давно прочитанные и, казалось, навсегда забытые им слова:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное, блаженны плачущие, ибо они утешатся, блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, блаженны… блаженны… блаженны…»