Вымышленная страна Дирка

Кертис замолк на полуслове, как если бы кто-то зажал ему ладонью рот. И в жизни больше не проронил ни слова. Я точно был уверен – он мертв.
Почему я так решил? Чей-то голос, не похожий ни на один из выдуманных моим сознанием, в голове четко сказал, что он труп, хотя выразился несколько иначе – в какой-то странной грубоватой форме, не вполне для меня понятной. Я не отрицал, и почему-то решил, что спорить с ним бесполезно. Все равно проиграю. Он сказал мне:

«Встань и посмотри»
Я поднялся и медленно пересек комнату. Достигнув темного угла, обошел спинку кресла, за которым неподвижно, бессмысленно глядя в одну точку, растянулся мой друг. Его руки безжизненно свисали с подлокотников. Живот невероятно раздулся и выпирал из под рубашки; покрытый язвами и волдырями, внутри него активно что-то копошилось; лицо приобрело мертвенно синий оттенок и распухло, как от страшной аллергии. Из левой ноздри вдруг вылетела жирная зеленая муха; она стремительно взлетела к потолку и скрылась в черном дыме.
– Парни, – вымолвил я чуть дыша, – кажется Кертис сдох…
После короткой паузы, Стикс прыснул от смеха.
– Давно пора, – заявил он с совершенно серьезным видом. – Бесит меня этот черт… черт… черт… черт… черт!
Он еще несколько раз повторил это слово, и разразился диким хохотом, с силой откидываясь на спинку кресла, от чего оно недовольно заскрипело.
– Нет же… я серьезно… Твою мать, он покойник! – только сейчас пришло осознание случившегося. И отчаяние сменилось на нечеловеческий ужас. Так резко поменялась обстановка, что я даже не сразу сообразил, где вообще нахожусь. В каком-то неизвестном, насквозь пропахшем едким потом, помещении: без дверей, и выйти можно только одним способом – через окно, а мы кажется на седьмом этаже. Или на девятом?
Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.
Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму – оно казалось таким чужим и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающем здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.
– Что я здесь делаю?
Оглушительный хохот сверлил в ушах и с каждой секундой становился все громче, пока окончательно не проник в мой мозг. Накатывал волнами, каждая из которых была больше предыдущей. Поселился в разуме, укоренился в нем настолько, что даже когда прекратился, я до сих пор слышал его неровное звучание.

«Он мертв. Труп. Покойник. Мертвец. В одной комнате с мертвецом. Не спит. Совсем, как живой. Но теперь уже мертвый. Навсегда. Навечно», беспорядочно вертелись в голове мысли. Мимолетно. Хаотично. Бессвязно.

Темнота теперь отнюдь была не дружелюбна, а дым, который ранее висел над потолком, внезапно опустился на пол, закрывая ноги ниже колен. Словно поверженный зловещей догадкой, я завопил:
– Быстро! Стирай знак! Нужно немедленно стереть знак!
Клеменс недоуменно на меня посмотрел, оставаясь на месте.
Я ползал по полу, как червяк; лихорадочно водил руками, как слепой потерявший очки.

«Уже поздно»

Дым рассеялся. Знака на полу не было. Теперь оставалось только молиться. Кому из богов? И кого призвали мы?
Стикс был прав лишь отчасти – ему требовалась жертва; и он выбрал ее; жертвой стал наш молчаливый любимый друг Кертис. Но этого не достаточно. Скоро ему понадобится еще. И кто будет следующим?

«Мой агнец»

– Что происходит? У нас получилось? – взволновано спросил Клеменс.
– О да, мать твою, у нас получилось! – огрызнулся я. – Что за хрень ты прочитал?! Кого мы вызвали?!
– Езус – добрый бог, – сказал Клеменс с каким-то упоением в голосе.
– Что?
– Божество кельтов, – ответил он, а затем перевел взгляд в сторону кресла, где в сумрачной части комнатки покоился мертвый Кертис, как обычно безмолвный, словно он вовсе и не умер; словно сейчас вот-вот он резко вскачет, паршивец, и заорет, как полоумный, сетуя на проклятых насекомых, жертвой которых он по иронии обстоятельств стал – по злой иронии, как будто в насмешку.
– Так что с Кертисом?
– Надо как-то отсюда выбираться, – пробормотал я, прохаживая вдоль стен и тщательно ощупывая их, как если бы искал потайной рычаг ведущий в другую комнату. Духота не спадала. У меня началась паника, балансирующая на грани с умопомешательством. В реальность вплетались различные галлюцинации. Телом верховодили чувства, но никак не здравый смысл; его не существовало.
Меня охватило чувство знакомого кошмара – того самого, который я надеялся мне больше никогда не доведется испытать. От него повеяло родным детством и липкой мерзлотой, резко скользнувшей по спине и рукам, будоража волосы на коже – впереди раскинулась бескрайняя мертвая пустошь с однотипными мрачными пейзажами в виде остроконечных гор и крутых загадочных хребтов, меж которыми пролегала извилистая пыльная дорога.
Время от времени, сотрясая землю от чудовищного грохота, высокие грозные горы разрушались, поднимая гигантские столпы песка и пыли. Из-за далекого горизонта выплывали черные грозовые тучи. Они нарастали, словно допотопные великаны, неуклюже опускались, чтобы послушать тихий шепот подземных вод.
Я стоял у подножия возле одной стены, выложенной из черных магических камней, на каждом имелись надписи похожие на забавные иероглифы; ни один из измерительных инструментов землян не способен был бы измерить (даже приблизительно) ширину или высоту этой колоссальной конструкции, построенной нечеловеческими усилиями и средствами.
Что-то невыносимо беспокоило и вмиг сломило мою волю, распылило надежду и сломало рассудок, заставив заходиться в каких-то неоправданных дерганых метаниях. Ждала неопределенность. Мнимая или куда более реальная, чем сама реальность – опасность. Неизбежная и от того пугающая неизвестность; сосущая пустота под черепом; вакуум обстоятельств…
Нервировали не камни, а их первозданный смысл – то для чего они были здесь построены давным-давно несколькими седыми слепыми старцами – для защиты от чего-то ужасающего, неименуемого и немыслимо громадного, гораздо большего, чем эта стена; я знал, я чувствовал, что оно движется – и летит именно сюда с востока, и ничто не может ему помешать. Оно не должно было прорваться; стена должна оставаться целой и невредимой, иначе настанет конец. Катастрофа. Я не представлял, что находится по ту сторону и тем более не способен был представить эту космическую угрозу.
Куда бежать? Как спастись? Пытка не прекращалась. И оно наслаждалось моими метаниями, пульсирующим страхом. Я был живым кровавым сердцем, вытащенным из груди и выброшенным на обочину. Я бился, но не получал того самого благостного умиротворения. Камни уже неприятно подрагивали, но еще сохраняли правильный порядок, словно в судорожных попытках спасти этот обреченный мир. Едва ли хватило бы духу…
Я просыпался с криками и рыданием. Родители не приходили, чтобы успокоить напуганное дитя. До утра я оставался в полном одиночестве, окруженный голыми стенами, за которыми обитало злое чудовище, порожденное людским извращенным падшим состоянием, искавшее любой способ, чтобы добраться до меня и сожрать. Я боялся, однако все, что мог – это укрыться одеялом и ждать, когда наступит утро. И вновь засияет свет. Солнце в наших краях было редким гостем и любоваться им считалось особым подарком…

– Не обращай на него внимания. Он сейчас не с нами, – сказал Стикс, покрутив пальцем у виска. – Он сейчас в мире своих грез.
– Нет, я хочу знать, что он увидел! – настоятельно потребовал Клеменс. – Может быть я хочу понять!
Стикс махнул на него рукой.

«Они не настоящие, – возникла в голове злосчастная мысль. – Они все – очередная твоя выдумка. Плод твоего голодного воображения»
Стикс выпустил изо рта плавные колечки дыма, с порочным наслаждением закатывая глаза.
«Нет-нет-нет-нет, – принялся оспаривать я собственный разум, – Я знаю этих ребят очень давно. Мы дружим с самого детства…»
«И как ты с ними познакомился? – равнодушно перебил голос. – Ты практически не выходишь из дому и оборвал всяческие связи с миром несколько лет назад. У тебя нет друзей. Ты их придумал, чтобы не быть одиноким. Они твои призраки. Они демоны – убей их или они погубят тебя»

Клеменс продолжал что-то яростно доказывать Стиксу, кричал так, что вспухли вены на лбу, а тому хоть бы что – сидел в своем кресле, только ленивая кошачья улыбка не сходила с его уст, а с нижней губы стекала слюна. Кажется это еще больше разозлило Клеменса, которому подобная агрессия вообще была не свойственна, даже в кой-то мере противоположна. Однако сейчас я бы так не сказал.

«Что со мной происходит?»

«Проткни его ножом и убедишься сам. Будешь и дальше травить себя этим дешевым спектаклем? Или соберешься с духом и вонзишь нож одному из них в сердце. Выбор за тобой, я лишь хочу спасти тебя… сделай же наконец!..»
Он буквально прорычал внутри меня так громко, что на мгновение заложило уши.
Друзья перестали валять дурака, словно тоже услышали этот рокот. Но на самом деле все было гораздо хуже…
Из дальнего конца комнаты послышался скрип. А затем низкий протяжный стон. Я тяжело сглотнул.
Из темноты вышел… Кертис! А точнее то, что от него осталось.
Весь распухший и синий, как слива, он, шаркая подошвами дырявых ботинок, медленно передвигал конечностями. Ужасно хрустели его кости так, когда обычно наступаешь на снег в морозное утро. Он остановился, как вкопанный, изумленно оглядывая нас, словно непрошенных гостей. От него разило невыносимым запахом мертвечины и дерьма – добротного, вкупе с жарой я думал меня стошнит.
Гнилой плотью завладели трупные черви, из разорванного рта виднелись редкие желтые зубы, в остальном же это были просто кровоточащие десна; нос конкретно сплющило, он больше походил на огрызок, в пустой левой глазнице копошились опарыши, по слипшемся, взлохмаченным, сальным волосам ползали насекомые; они бродили по его бледно-синей блестящей коже, без скромности выныривали и обратно вползали в нос, рот, уши и глаза, а когда он еще чуть нагнулся, в центре затылка показалась огромная дыра, внутри которой пузырилась какая-то кроваво-черная жижа.
Сухие губы Кертиса расплылись в широченной дикой улыбке, а шершавый язык, покрытый желтизной, вывалился наружу и заболтался в воздухе на одной единственной жилке.
– Это все нереально, – захрипел он, обращаясь ко мне. – Мы все пустые оболочки гниющего разума.
У него вдруг отвалилась нижняя челюсть и изо рта посыпались сотни мелких червей. Живот раздулся до неприличных размеров, от чего порвалась рубашка. Волосы осыпались с головы, и вот уже из глаз, и ушей, и рта, и носа начали бесконечно вылетать зеленые жирные мухи – целый рой мух, скопившийся внутри.
Раздался хлопок. Кертис взорвался. Черная масса жужжащих тварей пролетела через всю комнату и с непрекращающимся бешеным гулом бросилась в открытое окно на улицу, скрывшись в ее прохладных сумерках.
– Что за… Что? Что… Что это, бл*ть, такое было? – нечленораздельно выразился Стикс, поглядывая в окно, словно опасаясь, что они вернутся.
– Знаете, как это называется, друзья, – сказал Клеменс тоном детского воспитателя. – Ши-зо-фре-ния. В простонародье – бред, но вполне может быть что и…
– Какой, бл*ть, нах*й, бред? – осадил его Стикс. – Мы все видели это! Я видел, ты видел, он видел – мы все, мать твою, видели! Видели, как из него, как из дупла появились они – эти… эти… эти сраные жуки!
– Определено видели, – подтвердил Клеменс. – Но ведь богов не существует. Как это возможно? Не иначе, как групповая галлюцинация.
– Богов нет. Но есть демоны! И один из них сегодня ночью завалился к нам в коморку!

«Я чуть было не убил собственных друзей»

«По-прежнему считаешь их своими друзьями? – заговорил со мной голос. – Они – проекция. Призраки несуществующего. Пора тебе вернуться в настоящую реальность. Смотри…»

***

Место напоминало скромную больничную палату с болотного цвета стенами, угрюмо смотревшими на меня со всех сторон. За спиной была дверь, которая вела в коридор, и за которым то и дело туда-сюда сновали люди, доносился грохот каталок и взволнованное щебетание медсестер. Но внутрь не заходили. Я заметил, что в комнате нахожусь не один. На кровати лежала женщина, укрытая простынею – кожа бледная, белая, как мел и старая; лицо осунувшееся и заострившееся. Глаза были закрыты, словно она крепко спала.
К голове и шеи подходили какие-то датчики; какие-то трубки подходили к носу, непонятная жидкость сочилась из капельницы через прозрачный шланг под лейкопластырь у локтя.
– Мама, – вымолвил я потерянно и как-то подавлено. Я уловил родной запах, тот самый, который пробовал, когда она брала меня на руки малышом – дивное благоухание природы и аромат свежих роз. Я вспомнил ее и из глаз невольно брызнули слезы. Я не смел прикоснуться к ней, взять за руку и своей поддержкой вселить веру. Но сам я уже ни во что не верил, поэтому испугался.
Мне стало стыдно, и я опустил голову вниз, лбом касаясь края простынки.
– Я не хотел этого, – произнес сдавлено, – прости…
Ее глаза слабо распахнулись. Она посмотрела на меня сначала недоуменно, затем ласково, с материнским укором взирала, как на мальчишку, только что совершившего мелкий проступок. Под этим взглядом я чувствовал себя виноватым, но с успокоением, не было тех метаний, и душевная агония на пару секунд спала, словно я вновь обычный непослушный ребенок.
Она попросила меня придвинуться к ней поближе. И едва шевеля губами прошептала:
– Сынок… ты убил меня… – она продолжала на меня смотреть пронзительными глазами. – Я тебя ненавижу! Ты убил меня! Проклятая тварь, ты должен был умереть вместо меня! Убийца! Посмотри, что теперь со мной! Посмотри, что теперь со мной!! Посмотри на меня!!!
Я в ужасе отстранился от кровати и попятился к выходу. Это был очередной кошмар. Страх парализовал горло, зато ее горло буквально рвало от криков и бранной ругани. Что-то в ней изменилось – старость, с больничной койки на меня глядела мерзкая столетняя старуха, со сморщенным, перекошенным от невообразимой злобы, лицом и растрепанными волосами.
– Убийца! Убийца!! Убийца!!! – верещала она не своим голосом, неестественно изгибаясь на кровати, как разъяренный бык, пытающийся сбросить с себя цепи. Но матушка боролась с медицинскими приборами и простыней, всеми силами желая поскорее добраться до меня. Зачем? Я не стал выяснять.
Пребывая в глубоком шоке, я выскочил за дверь в коридор не оглядываясь.

"Мой непослушный малыш…"

Продолжение следует…