Дочка, все будет хорошо…
Под негромкий музыкальный фон радио да наш с мамкой общий смех над забавными историями из жизни размеренно протекает совместное приготовление вкусных блюд в редкие встречи. И когда бурный поток рассказов из нового заканчивается, всё внутри благоговейно сжимается от ожидания самого интересного, что ждет нас обеих впереди – небольшого путешествия по памяти о прошлом, что носит в себе моя мать.
Возраст крадет у памяти детали, оттого её воспоминания с годами становится ещё ценнее. Мы должны знать о своём прошлом, без него у нас нет будущего.
Наступила короткая передышка, она закуривает сигарету, задумчиво смотрит в окно, а я любуюсь её профилем, темнеющим на фоне светлого пятна света. Глубоко и тяжко вздохнула, выпустила последний клуб сероватого дыма, перевела взгляд в пол: тоска по отцу даже по прошествии стольких лет сжимает тисками сердце.
– Папенька мой мировой был. Когда его отца, кулака Тамбовской губернии, убили в период репрессий за то, что тот, видимо, не угодил местным властям, он за короткое время лишился еще и родной матери. И вот он да еще две младших сестры остались сиротами. Сестер забрали в детдом, а его приголубила бабка, не помню кем она ему приходилась. Во время войны, когда попал опять в родные пенаты, выкрал сестер ночью. Да и остались жить у той бабуси. Вырастил, выкормил их обеих, худо-бедно, но на ноги поставил. Работал в колхозе, потом с матерью с моей познакомился, и трое нас родилось.
После войны мужиков в деревне мало было, а мужчина он был видный, нет-нет да бабе какой-нибудь хотелось внимания, ну дед и… Ну да, грешен, грешен. А кто из нас свят? В деревне и так несладко живется, спала мама по три часа в сутки, скотину с утра покормить, готовка-уборка, да нас трое, это представь какая нагрузка? – Моя мама при этой фразе всегда многозначительно указательный палец выпрямляет.
– И слухами еще земля полнится, переживала она, конечно, и папенька, чтоб вину загладить, покупал конфет мешок да чулки "фельдиперстовые" и не уходил на работу, пока маменька моя не улыбнется.
В колхозе как работник был очень уважаемым человеком, не пил, а некоторые старожилы, зная о его прошлом, иногда сокрушенно при виде него качали головой: "Чего мучаешься-то? Обратился б куда надо, да вся деревня бы тебе принадлежала!", но ему власть не нужна была.
Он любил жизнь и её проявления, и детей любил. Я у него на коленках ещё в свои 14 сидела, а так-то считалась "взрослой кобылой". Как сейчас помню: сидит он в огороде возле пасеки, набирается сил после сердечной болезни да за пчёлами наблюдает. Меня увидел и говорит: "Дооочк, ну-ка поди-ка сюда, садись да смотри, чего вытворяют. Енти вон двое, значит, возле входа сторожат, а сами они не кучей залетают, а в очередь становятся. Видал чего?"
Любовь свою он на все живое распространял, а оно (живое) отвечало ему тем же. Но больное сердце долго не может работать, пришло время умирать. Умирал он тяжело, на коленях, кричал жутко на всю больницу, от его криков пациенты, которые могли, из здания выходили. Сосуды в сердце лопались, заизвестковались… – Мама судорожно сглатывает, ненадолго замолкает и продолжает:
– За некоторое время до его смерти снился сон мне, как над нашим домом небо резко тучами затянуло, с них начал падать огонь, а потом икона проявилась Божией матери. Так тревожно на душе было. И я одна с города в деревню поехала… Приехала, папенька уже умер. На его похороны даже та самая древняя бабуся пришла! Даа, она ещё была жива! По традиции тело в гробу всю ночь нужно было отпевать бабкам-плакальщицам. Он при жизни хоть и говорил, мол, когда помру, бабок не приглашай, не люблю я их, но, как говорится мёртвым уже все равно.
Прошло несколько дней, после трудной работы днём, заключавшейся в помощи овдовевшей матери, я крепко спала, и тут меня из сна выводит непонятное чувство, держит оно меня на грани сна и бодрствования. В комнате кто-то есть, до боли родной и знакомый, ещё и слёзы из глаз полились… Присаживается на кровать, а глаза открыть и пошевелиться не могу, чую же, что как бы папенька пришёл, гладит меня по руке, и голос отцовский в голове как будто: "Дооочк, не плачь! Всё будет хорошо." В зале над телевизором в последующие ночи розовый шар светился, но вскоре исчез. Что интересно: после его смерти вся зелень во дворе дома расти перестала, а когда 40 дней прошло, как попёрло в рост! Как будто что сдерживало её до этого.
Она снова закуривает, говорит, что таких мужчин, каким был отец, уже и не найти. Строгий был, но справедливый. За что его и я люблю и буду любить всю жизнь.
