Моя семья

Всё это началась ещё в далеком детстве, о котором я помню что-то лет с шести, как пошел в школу. И то — так себе. Говорить я стал очень рано, ходить тоже, гораздо раньше, чем другие дети. Ребёнком, со слов родителей, я был совсем не проблемным — не вредничал, ничего особого не просил, не ныл, болел разве что.
Лет так с четырёх меня могли оставить дома одного и знали, что придут обратно в целую квартиру, везде будет погашен свет, игрушки собраны, а я буду спать после своей вечерней порции мультиков.

Но года в 3-4 что-то пошло не так. Сначала я стал рисовать всё только чёрными карандашами. Потом стал играть с двумя воображаемыми «друзьями». Всё бы ничего — у Спока вон написано, что всё это дело ребёнок перерастает. И всё и правда было бы ничего, вот только одного из моих друзей, по словам матери, я назвал кем-то вроде «Азеля», другого — «Азмод» или «Асмод». Вообще, об этом я узнал уже сильно позже, когда мне приснилось кое-что из детства и я стал расспрашивать мать о своих ранних годах.

Тогда мои молодые родители немного забеспокоились, но успокоили себя тем, что такое в норме для моего возраста. О том, что было потом, я узнал из обрывков разговоров родителей и некоторых родственников. В доме сначала стали пропадать предметы или лежали не на своем месте. Дальше — больше, стали слышны всякие звуки по ночам, а потом и днем. Потом стали летать в стену предметы в комнате, где я был, потом во всей квартире. Апофеозом стала моя кровать. Она ЗАГОРЕЛАСЬ сама по себе.

Тут уже и мой отец, материалист, боевой офицер и человек абсолютно непрошибаемый, перепугался, и было решено везти меня к «бабке». Помогло вроде бы. Как оказалось, ненадолго.

А потом был цирк. Вот это я помню абсолютно чётко. В наш городок цирк приехал. И не просто цирк, а очень-очень крутой, с кучей животных и именитых артистов. Отец тогда помог циркачам поставить их тент в городской черте в обмен на билеты для солдат (он о них заботился сильно) и, конечно же, для семьи и знакомых. Нам достались лучшие места прямо у манежа. Я был очень рад, обычно ведь в цирк меня не водили — они и не ездили к нам, да и жизнь в постсоветском пространстве в то время была не самой приятной, особенно в семье честного офицера и тогда ещё неопытного бухгалтера.

Так вот — этот вечер был крайне приятным поначалу. Сладкая вата, лошадки, циркачи в красивых костюмах, смешные и добрые клоуны… Цирк был очень хорош, представление было просто чудесным, пока не пришел черёд выводить на сцену слона. Так вот, это величественное животное вышло на сцену, поклонилось зрителям и начало своё с человеком выступление. А потом я увидел под куполом цирка одного из своих «знакомых». Я увидел даже не силуэт, а дымку, но точно знал, что это они, хотя они уже давно не приходили. Они что-то сказали, и в цирке отрубился свет.

Слону это не понравилось совершенно, и он стал активно показывать своё несогласие, вставал на дыбы, ревел… Трындец усугублялся ещё и тем, что мы сидели в самом первом ряду. Испугались не только зрители и слон, но и дрессировщик. Бедолага кричал, чтобы все успокоились и не пугали животное, но люди стали ударными темпами убегать из цирка, прихватив своих детей, некоторые даже падали с верхних скамеек. Паника, толкучка… Я не очень помню, что было дальше, но чертовщина после этого вернулась в наш дом с ещё большей силой.

Помню только, что меня возили на машине куда-то далеко к какому-то лысеющему дядьке несколько раз. Он что-то со свечками делал, шептал что-то, яйцами катал, и вроде бы опять всё прошло. Начались школьные годы, но их я, пожалуй, пропущу — там нет ничего, что относилось бы к делу.

Сильно позже, лет в пятнадцать, я попал в больницу с воспалением легких. Воспаление было сильным, и я чуть было не окочурился — дней пять лежал овощем под капельницей и почти месяц провалялся в больнице. Вот тогда в одном из бредовых снов я и вспомнил того самого лысого дядьку и его странные манипуляции. Когда меня пришла навестить мать на следующий день, я спросил у нее, было ли это на самом деле. Она сказала, что это и правда было, и быстренько пересказала историю со слоном — мол, я так испугался, что пришлось «отшептывать». Мне это показалось глупостью, и я в шутку спросил, не было ли у нас колдунов и ведьм в роду. Мать сильно переменилась в лице, побледнела, быстренько поменяла тему разговора и ещё быстрее убежала «по делам». Тогда я не придал этому особого значения. Впрочем, ещё несколько раз пробовал говорить с матерью на эту тему, но она вечно уходила от разговора. С отцом же про такое, как я думал, и вовсе не стоило говорить.

Я уже стал забывать про это всё и стал жить обычной жизнью. Однажды я поехал навестить родителей матери в село. Дед был главой колгоспа, служил в ракетных войсках, имел две «вышки» и среднее специальное образование. Вообще, он учился чему-то всю жизнь и сохранял живость ума до самой своей смерти. С этим мужиком можно было поговорить на любую тему — он мог научить стрелять из мелкашки, ставить силки, садить картошку и смотреть за лошадьми с одинаковой легкостью. Мировой был мужик, короче, мне его сильно не хватает. А ещё дед был кладезем всяческих историй. Я и мои двоюродные братья могли часами слушать его рассказы о службе, охоте и о всяких чудесах, которые он успел повидать на своём долгом веку. В том числе и страшилки. Однажды я в шутку, не ожидая серьезного ответа, спросил у деда о том же, о чем спрашивал у матери. Ответ был неожиданным для меня. Его лицо стало сразу каким-то жестким и напряженным. Он сказал всего одно слово — «да» и молча вышел из комнаты, как оказалось, направляясь на чердак.

С чердака дед вернулся с какой-то странной и весьма старой на вид книгой. Там была чёрная кожаная обложка, надпись на корешке была затёрта. Сама же книга весьма неплохо сохранилась, несмотря на то, что, по словам деда, много лет лежала на чердаке. Книга принадлежала ещё его матери, а написана была задолго до её рождения и попала к ней от «чуди». О какой чуди шла речь, я не понял и попросил посмотреть книгу. Уже тогда я хорошо знал английский и весьма сносно немецкий с французским. Но эта книга была написала то ли на каком-то непонятном языке, то ли вообще каким-то шифром. Сейчас, когда я имел дело с тем же японским, я бы сказал, что эти знаки были похожи то ли на иероглифику, то ли на некоторые значки каны, точнее не вспомню уже. Ещё там были какие-то диаграммы и странные узоры, но что они означали, я уж тем более понять не мог.

Долго держать в руках в руках книгу мне не дали. В комнату зашла бабушка, прикрикнула на деда, чтобы тот не морочил мне голову, забрала книгу и быстро куда-то ушла. Дед приуныл и дальше отвечал не очень охотно. На вопрос, что это за книга и для чего она нужна, он ответил только, что «мать с ней людЯм помогала». Как малограмотная крестьянка могла читать латынь и греческий (опять же, после смерти деда нашли книги его матери и нашли Библию и некоторые другие тексты на этих языках) и была грамотнее местного учителя и «городских», было для меня загадкой.

Когда дед умер, я как раз сдавал сессию, и о его смерти я узнал уже после похорон — от меня скрывали. Я был очень расстроен и ужасно подавлен, не вспоминал ни о книге, ни об этих историях. Когда же я стал спрашивать, оказалось, что и та книга, да и другие книги матери деда «пропали и потерялись». Чёрт его знает, что с этим всем случилось. Потом бабушка уже сказала мне лично, что мать деда «колдунья была». Тогда я немного испугался и больше с бабкой на эту тему не заговаривал.

Вскоре у меня в голове стала складываться некоторая цельная картина того, что происходило со мной в детстве и связи тех событий с более поздними историями. Мои подозрения подтвердил позже отец, который внезапно разоткровенничался и сказал, что моя мать тоже «как ведьма», и со смехом добавил, что она в Конотоп на шабаш летает. Мы все посмеялись, но позже из разговора с отцом я понял, что и с матерью не всё чисто. Ей и правда достаточно сильно везло в бизнесе и в работе, с ней приключались некоторые странности. Когда мы заговорили об этом, я тоже стал вспоминать и подмечать некоторые вещи — например, она никогда не носила часов. А когда всё же надевала, то они останавливались или ломались — вплоть до того, что мои электронные «Casio» после того, как она их взяла на пару часов, стали ходить так, будто в сутках 50 часов, а потом и вовсе сломались напрочь.

Ещё помню дурацкую передачу вроде «Битвы экстрасенсов». Там был конкурс в конце — узнайте, мол, экстрасенсорным способом и нарисуйте у себя на листке картинки, которые изображены у нас на карточках. Мать ради смеха сходила за листком и ручкой и нарисовала что-то. На следующей неделе, когда раскрыли, что было на карточке, я вообще остолбенел. Вы ведь уже догадались, что там было изображено? Те самые изображения!

Впрочем, лично для меня вся эта паранормальная галиматья скоро забылась — я был весьма занят подготовкой к поступлению, работами на МАН, олимпиадами, «юными пожарниками» и прочими заботами обычного школьника. Собственно, меня это не трогало достаточно долго — поступление в лучший ВУЗ нашей страны (сомнительное достижение, на самом деле) было пределом моих мечтаний, и я старался, как мог. Получилось. Учёба была не слишком легкая с первых дней, я переехал в столицу из маленького городка, жил в общежитии — словом, оставалось не слишком много времени и сил на рефлексию и самокопания.

На этом пока закончу. Как-нибудь позже постараюсь оформить в отдельную историю всё то, что происходило лично со мной в дальнейшем.