Торбаса

Когда я была маленькой, мы жили с мамой в частном доме на краю одного якутского села. У нас все время обитали какие-то люди, никогда без гостей не обходилось. И вот однажды зимним вечером к нам постучалась какая-то женщина. Село было небольшое, все друг друга знали. Вот и эту женщину, хоть и не разговаривали с ней, но видели не раз. Звали ее Катерина. Они с мамой просидели на кухне всю ночь, о чем-то толкуя, и с этого дня она начала жить с нами.

Я уже привыкла к такому обороту дела, потому несильно удивилась. Только вот странная она была, Катерина. Ночами не спала, ходила по всему дому, что-то шепча себе под нос. Внешность у нее тоже была примечательная: высокая, худая, некрасивая. Малюсенькие глазки с обвисшими веками, ресницами природа ее обделила, кожа грязновато-серого света, длинное унылое лицо, к тому же почти полностью отсутствовали зубы, остались черные обломки, что не прибавляло ей привлекательности. Единственно достойным восхищения у чернявой, худющей, сутулой женщины была по-настоящему шикарная коса, черная как смоль, длиннющая и густая-прегустая.

Катеринина как бы нарочитая некрасивость вызывала удивление, а потом жалость. Первое время мои глаза не отрывались от ее сутулой фигуры, но потом я привыкла.

Она прожила с нами где-то месяц. А потом в один прекрасный день достала классные такие беленькие торбаса и подарила мне. Я обрадовалась. Мои черные валенки были изношены до такой степени, что даже я, малышка пяти лет, стеснялась в них ходить. О боже, как я любила эти торбаса, как наглаживала, ждала момента, когда выйду в них на улицу, как гордо вышагивала… Затем последовали странные, непонятные события, которые до сих пор снятся мне в кошмарах.

Однажды вечером я, как всегда, пришла из детского сада и увидела маму с бледным лицом. Она попросила меня унести еду в комнату. Мама не позволяла ужинать в спальне, поэтому я удивилась, но перечить не стала. Послышались взволнованные голоса. Любопытная до жути, как все дети, я полезла на печку и стала оттуда наблюдать за происходящим. В это время пришла тетя Настя и шепотом начала говорить что-то на ухо маме. Они стояли, неприязненно поглядывая на Катерину, которая сжалась в уголочке. Мне даже стало жалко ее, такая она была несчастная и ужасно беззащитная. Хотелось крикнуть маме, чтобы она не слушала тетю Настю, не обижала ее. Но, конечно, не пикнула и поспешила слезть.

Проснулась поздно ночью от боли в груди. Острая боль резко накатывала, и в эти минуты я не могла вдохнуть. Лежала с открытым ртом, хватала воздух воспаленными губами. Сердце сильно билось, лоб запотел, и казалось, что в доме стоит адская жара. Даже маму не могла позвать. Наконец, боль немного отхлынула, и я неподвижно застыла, стараясь отдышаться. Лунный свет заливал мою кровать сквозь тонкие занавесочки. И вдруг послышался скрип снега под ногами — кто-то проходил мимо моего окна. Вскоре шаги утихли, а потом вновь заскрипели. Мое ухо чутко ловило каждый звук, я напряженно застыла, стараясь даже дышать потише. И вскоре удалось различить какое-то бормотание. Даже не бормотание, а напевный речитатив, только слов нельзя было разобрать. Страх пополз мурашками по позвоночнику, холодный пот залил все тело. А потом я поняла, что этот «кто-то» нарезает круги вокруг дома. Ходит и бормочет, ходит и бормочет. Хотела позвать маму, но боль в груди снова резко подкатила, да так, что я выгнулась дугой и потеряла сознание.

Очнулась дня через три. Мама, осунувшаяся, побледневшая, сидела рядом и тихонько заплакала, когда я открыла глаза. Я спросила, где Катерина. Мама сказала, что она уехала к родственникам и больше жить с нами не будет. Я особо не огорчилась и быстро о ней забыла. Через неделю поправилась и уже могла ходить в детский сад. И конечно же, мне захотелось поносить свои красивенькие торбаса, но их не было. Когда я спросила у мамы, где моя обновка, она сказала, что их сгрызли мыши. Так мне пришлось донашивать свои старенькие валенки.

Болезнь после себя не оставила никаких следов, но иногда лунными ночами мне казалось, что вокруг дома кто-то бродит, напевает, тогда я бежала к маме. Потом и эти кошмары прекратились.

Недавно мы с мамой сидели, болтали ни о чем. Зашла речь о новых торбасах, которые необходимо было купить, и я почему-то вспомнила о тех беленьких, которые сгрызли мыши. И вот что мама мне рассказала.

Катерина была пришлой. Конечно, жила в нашей деревне много лет, но сама была родом откуда-то с севера. До того, как пришла к нам, уезжала погостить на север. Там она встретилась и разговорилась в магазине с какой-то женщиной, которая дала ей в подарок те самые белые детские торбаса. Нет бы Катерине удивиться, с чего эта женщина делает такие подарки, но она спокойно взяла и потом, когда переехала жить к нам, передарила обутку мне. В тот вечер, когда я видела шептавшихся маму с тетей Настей, Катерину поймали на воровстве. Оказалось, у мамы пропадали небольшие суммы, но как человек крайне деликатный, она никогда об этом не говорила и не выясняла, куда исчезли деньги. За день до этого Катерина гостила у тети Насти. После ее ухода обнаружилось, что крупная сумма денег, собираемая на сервиз, пропала. Тетя Настя, в отличие от моей мамы, женщина скандальная и боевая, сразу кинулась к нам, где в вещах Катерины обнаружили деньги. Катерину, конечно же, «ушли».

Поздно ночью мама проснулась от странных всхлипов, доносящихся от моей кровати. Она встала, положила ладонь на мой лоб, тут я обмякла. Мама попыталась привести меня в чувство, не смогла и кинулась к соседям звонить в «скорую». Приехавший врач не смог что-либо внятно объяснить, меня положили в больницу. Через день маме сказали, что диагноз не определен, что врачи ничего не понимают в происходящем и, похоже, мне конец. Конечно, не так прямолинейно, но смысл сказанного был именно таков.

Во вторую ночь, когда мама сидела у моей кровати, к ней подошла старая санитарка и посоветовала обратиться к шаманке, живущей в деревне в десяти километрах от нашей. Мама кинулась искать машину. Не знаю, как она убедила, уговорила, но тракторист Сеня отвез нас в ту деревню на ночь глядя.

Поездка была нелегкой, как нарочно, на дорогах были заслоны из деревьев, снег рыхлый, и несколько раз мы чуть не застревали. Мама была на грани отчаяния, когда, наконец, стал виден первый дом. Шаманка и спасла меня. Она долго сидела, держа руки на моем лбу. Потом спросила:

— Что ей дарили в последние дни?

— Торбаса. Белые.

— Сейчас ей станет немного легче. Поезжайте домой. Я приеду вечером. А ты тем временем сожги эти торбаса, золу не выбрасывай, сохрани. Я приеду, сделаю, что надо.

С тем и вернулись. Вечером старуха в самом деле приехала, посидела у огня, что-то просила, кормила огонь, затем взяла золу и, позвав маму, пошла на перепутье трех дорог. Там она начала разбрасывать золу со словами: «Откуда пришла, туда и уходи. Кто навеял проклятие, к тому и приди».

А маме она объяснила, что есть шаманки, ворующие детские души, для этого они дарят проклятую одежду или обувь. И если бы мама не успела в течение трех дней, то меня бы не спасли.

На следующее утро я пришла в себя. Движимая любопытством и страхом, вышла на улицу и осмотрела снег. Следы ног четко лежали вокруг дома.