Мне поет ветер с холма
В голове ни одной разумной мысли. Каждый новый план рушится, на каком-либо пункте. Кругом только темнота, здесь холодно. Последнее мое воспоминание, то, как я ложилась спать, я даже помню, что заснула, но где проснулась сейчас для меня тайна. Сижу долго, от холода щиплет пальцы и я пытаюсь согреть их своим дыханием. Время идет, а я все еще тут. Хочется спать и я поддаюсь этому желанию, надеясь, что с пробуждением все образумится.
Сквозь сон и пронзительный холод, различаю голоса. Прислушавшись, различаю испуганные, но с ноткой беззаботности голоса. Странно, тут дети. Приподнимаюсь и различаю полосу света рядом со мной, подхожу и вижу лестницу вверх, к самой двери. За ней голоса. Стараясь не шуметь, поднимаюсь и останавливаюсь в нерешительности. Одна моя часть хочет остаться в холоде, но в безопасности, вторая – встретить хоть и маленького, но человека. И я протягиваю руку.
Я не ошиблась, решив, что это дети. Вижу подростков, самым старшим лет тринадцать. Но они не слышат моих вопросов, они напуганы. Проходит время, сколько не знаю, мне кажется долго. Хотя всем так кажется. Никто не шумит, мы молча сидим на полу, всего нас двадцать четыре человека. Замечаю, что ко мне подсаживаются дети. Прям облепливают, причем незаметно. Боятся, ясное дело, надеются, что я смогу справиться с неизвестностью. Пусть пока думают так, хотя бы не плачут. Нашу тишину нарушает хлопок двери наверху. Мы вздрагиваем и бессмысленно сверлим глазами беленый потолок. Раздается шелест и внезапно, все как один, дети поднимаются и начинают подниматься по залитой восходящим солнцем лестнице, которую никто из двадцати четырех человек, каким-то образом не видел ранее минуты. Ничего не понимая, я решаю последовать стадному инстинкту и последовать за детьми, но я не могу. У самого подножия лестницы, я натыкаюсь на не видимый барьер. Положив руку на прозрачную, но плотную завесу, я стою, а тем временем дети обтекают меня со всех сторон. Наблюдая за этой картиной, я тупо пялюсь наверх, пытаясь сообразить, что происходит. Судя по скрипу ступеней, дети преодолевают не один лестничный пролет.
Толпа проходит и я стою одна. Молчу как раньше, до сих пор в смятении. Хлопает дверь и тут-то по моим ушам бьет дикий визг, крики, топот. Отшатнувшись назад, начинаю пятиться. Упираюсь в стену и сползаю на пол. Коридор залит золотистыми лучами, как дура пялюсь на лики, пока наверху кричат дети. Чувство ужаса и безвыходности волнами накрывает меня с каждой минутой, заставляя прижиматься к полу. И когда мне показалось, что буквально через мгновения я сойду с ума, мое сознание захватывает музыка. Какой-то мелодичный шелест заволакивает меня и отвлекает от действительности. Вслушиваясь в нечеловеческие, а на слух непонятно природные звуки, на моей душе полегчало. Мелодия оборвалась резко и в коридоре наступила тишина, ни криков, ни шелеста, ничего. Входя в состояние нового ступора, я почувствовала странную вещь, обволакивающие весь коридор лучи восходящего солнца не грели кожу.
Чувство полета и по моим глазам бьет ослепительный яркий свет, теперь я чувствую самый настоящий жар.
– Как тебя зовут?
Голос проносится в голове, отдавая эхом.
– Аза.
Идиотское имя, оно никогда мне не нравилось. А теперь, из-за онемевших от страха губ, оно прозвучало тихо и еще более противно.
Тихий шепоток раздался от странного свечения. Вслушиваясь, я поняла только то, что эти существа переговариваются не на моем родном языке.
– Сколько тебе лет?
Голова раскалывалась от баса таинственного голоса. Раздражаясь от боли, я резко ответила.
– Не знаю, – и поспешно добавила, испугавшись собственной дерзости, – Какая сегодняшняя дата?
Сначала была тишина, затем ответ, который как я поняла по тону, был неохотным.
– Двадцать седьмое мая.
Господи! Я просидела свое восемнадцатилетние в продуваемом всеми северными ветрами подвале!
– Восемнадцать. Мне восемнадцать.
И вот тут-то и грянул гром. Вдавливая уши в внутрь головы, я упала на колени от воплей, исходивших от света. Понятно было, что мое со вчерашнего дня, совершеннолетие, их не радовало. В голове было пусто, когда я потеряла сознание.
Темнота была повсюду, однако на удивление я понимала, что сплю. Ощущение так сказать, было странным. Расслабившись, приготовившись отдохнуть хотя бы в осознанном сне, я вздрогнула, услыхав знакомый голос. Они говорили со мной на другом языке, но я все понимала. Их рассказ был длинным и с каждым словом мне становилось все хуже и хуже. Эта партия детей была не первая и даже не сотая, да что уж там, она давно перевалила за миллион. С самого существования мира они оказывались здесь. Отбор детей идет от трех до семнадцати лет. С ума сойти, но за миллионы лет я первая, кто оказался в этом месте за день до совершеннолетия, что собственно сделало меня единственным выжившим здесь. Только одно ждет ребенка в этом доме – смерть. Они умирают в комнате наверху. Каждый вечер, родители целуют своего ребенка, желают спокойной ночи, а потом он оказывается в этом доме и его ждет ночь наверху, утром врач говорит безмолвным от горя родителям, что смерть наступила от сердечной недостаточности. Они думают так, но я одна знаю, что их ребенку сегодня пел ветер с холма. Его песня тот самый шелест, который убаюкал меня в солнечном коридоре. Он поет для умирающих в комнате детей, а если партия большая, то и для детей, ждущих в коридоре, чтобы те не слышали крики тех, кто сидел и боялся с ними пару мгновений назад. Сюда попадают отнюдь не все, лишь тот, кто раб страха, он должен побороть его в комнате наверху. Таковой была история хозяев дома.
Открыв глаза, я увидела маленькую светлую комнату. В ней не было ничего кроме пианино и большого окна. Хозяева этого места не могу отпустить меня и мне придется работать. Внизу слышаться голоса детей. Пришла новая партия. Сев на маленькую табуретку, я подняла взгляд на клавиши. На них лежал толстенный слой вековой пыли. Затем я снова подняла голову. Белые ободранные стены, пианино и золотой холодный свет, льющийся из окна. Я подошла к нему. Бесконечное туманное поле в солнечной дымке, в дали виден холм, дом ветра, которого я буду заменять. Наверху хлопнула дверь комнаты, дети внутри. Усевшись поудобнее, я опустила руки на клавиши. Никогда прежде я играла на пианино, но пальцы сами понеслись в бешеном танце, защищая группу детей внизу, от криков сверху.
Так идут годы. Я играю и пою. Я пою все, что только могу вспомнить, мои губы повторяют звуки, приучившись к ним, но мысли не могут, я продолжаю вслушиваться в крики детей, узнавая их самые потаенные страхи. Обычно это монстры, приведения, животные или гром с молнией, один раз это была воспитательница в детском саду, а однажды какой-то мальчик боялся, что умрет мама. Проходят годы, но страхи остаются и дети продолжают прибывать. Я часто задаюсь вопросом: “Что будет, когда ребенок поборет страх в комнате наверху?” Думаю, что тогда в ней окажутся хозяева дома и я с удовольствием сыграю им. За те года, что я здесь, надеяться, казалось, смысла нет, но я продолжаю, никто не отнимет это у меня, даже время.
А пока, все идет своим чередом, не прерываясь. Дети кричат для хозяев, я пою для детей, а для меня поет ветер. Ветер с холма.
