Зацикленный сон

Мне приснился ночной кошмар. Не суть важно, в чём он заключался: иногда во сне боишься такого, что наяву вряд ли тебя испугало бы, или даже чего-то, чего ты и разглядеть-то не успел. Примерно так было и у меня: мне снилось, что я убегаю по незнакомому ночному городу от чего-то ужасного, от какой-то высокой, метра в два, антропоморфной фигуры, обладающей по-обезьяньи длинными руками с волосатыми цепкими пальцами, широкими плечами, и вытянутой вертикально головой без лица — на гладкой поверхности проступали лишь две чёрных булавочных головки глаз. Оно просто шло в мою сторону, неторопливо и механически-равномерно, не издавая никаких звуков и не выказывая угрозы, но почему-то оно вызывало у меня дикий страх. Я убегал и убегал, двигался намного быстрее преследователя, но каждый раз, когда я оборачивался, я видел, что фигура, которую я почему-то окрестил «палачом», находится в тридцати-пятидесяти метрах от меня, а значит, способна преодолеть разделяющее нас расстояние за пару минут. В какой-то момент я умудрился начать мыслить логически: «Чёрт возьми, но ведь таких чудовищ не бывает, это невозможно, должно быть это сон, а значит, мне надо проснуться». Я напрягся: «Хочу проснуться!» — и это помогло. Я оказался в своей постели. Тишина в комнате ничем не нарушалась, на стоящем неподалёку столе успокаивающе светилась статуэтка кошки из содержащего фосфор камня — всё было знакомо.
Я с удовольствием выдохнул и несколько минут с наслаждением успокаивался. Пульс снижался, дыхание становилось равномернее. Вот только… Вам знакомо ощущение, что сзади кто-то подошёл? Наверное, вы испытывали такое в детстве, когда чувства были молоды и обострены. Ты стоишь себе спокойно, к примеру, ждёшь кого-то, и вдруг чувствуешь, что сзади как будто к тебе придвинулось что-то тяжёлое, настолько тяжёлое, что тебя тянет к нему — и ты оборачиваешься и видишь своего товарища по вашим детским играм, стоящего с разочарованным лицом: «Как ты узнал, что я подкрадываюсь, я же был совершенно бесшумен?». Вот примерно такое же ощущение заставило меня скосить глаза вправо. Он был в комнате, он смотрел на меня крошечными глазками на пустом лице, он тянул ко мне руки… Я в ужасе вскочил, отпрыгнул куда-то в сторону, сшибая со стола монитор: «Чёрт возьми, как же так, я же проснулся, я же должен был проснуться, я должен проснуться по-настоящему!». И я… проснулся.
За окном был серый зимний рассвет, а в комнате стоял тяжёлый запах пота. Мокрая подушка, липкая простыня… какая дрянь. Я поспешил встать с постели, тем более, что мокрое бельё сняло как рукой обычную мою утреннюю сонливость. Горячий душ чуть расслабил, а горячий чай — взбодрил. Кажется, день начинался неплохо. Вот только завтракать было нечем, а значит, придётся пойти или в магазин за продуктами, или в кафе. Вариант магазина казался более привлекательным: нравящиеся мне кафе были далеко от дома, а минус двадцать градусов за окном не располагали к променадам; крошечный же магазинчик, ассортимент которого, помимо дешёвого пива, дешёвой водки, столь же дешёвого вина и невзрачных закусок ко всему этому добру, содержал какие-никакие каши, колбасы и молоко, был в двух шагах.
Накинув лёгкую куртку (авось не замёрзну, за пару минут-то), я совершил лёгкую пробежку. Ассортимент я давно выучил наизусть, а потому не стал рассматривать витрину, а сразу подошёл к прилавку и сказал продавщице, копающейся где-то под ним: «Будьте любезны, батон в нарезку, молоко отборное, и полкило колбасы московской». Та не ответила, продолжая где-то копаться. Несмотря на то, что магазинчик никогда не отличался клиентоориентированностью, я решил поторопить продавщицу: «Будьте любезны! Вы меня слышали?». Та прекратила копаться. Выпрямилась. С безликой одетой в форменный халат фигуры, на меня глянула всё та же вытянутая голова без лица, с крошечными булавочными головками глаз…
Я смутно помню, что я сделал в этот момент. Кажется, заорал и побежал куда-то прочь. Из магазинчика, по улице, не зная, куда я бегу и куда собираюсь прятаться. Помню, что поскальзывался на ледяных дорожках, покрывающих асфальт, падал, раздирал о посыпанную гранитной крошкой мостовую ладони и куртку, поднимался — и пытался бежать дальше, до тех пор, пока меня не схватила за ворот сильная рука, схватила — и встряхнула, как котёнка. Я в ужасе рванулся… и полетел с кровати.
Потирая ушибленную при падении кисть, я огляделся. Сон? Явь? Ну да, это моя комната, это мой сотовый лежит рядом с подушкой, это мой компьютер на столе и мой цветок в горшке… но, чёрт возьми, это ведь уже третье пробуждение подряд. Окончательное ли оно? Нет? Интересно, что будет, если я, скажем, вскрою себе вены? Или выброшусь из окна? Проснусь ли я снова — или умру? Что будет, если умереть во сне?.. Так, ладно, что, если… скажем, выпить?
Крепкие напитки я отверг сразу. Несмотря на то, что мои вкусы, в общем-то, имеют выраженный перекос в сторону чего-то вроде коньяка, виски, рома или джина, сейчас мне хотелось что-то, что можно пить большими глотками. Прогулка до холодильника принесла завалявшуюся там банку «Миллера», которая была, невзирая на нахлынувший вдруг озноб, опустошена почти залпом. В голове чуть зашумело, и показалось, что всё вокруг вполне себе реально. Скомкав и разорвав банку (дурная привычка, оставшаяся с подросткового возраста), я присел на табурет и задумался. Как известно, достоверно исследовать систему, находясь внутри неё и являясь её частью, нельзя. Нельзя даже выяснить, реален ли наблюдаемый нами мир, а если реален — то верно ли мы его представляем (что замечательно показал фильм «Матрица»). Что же я могу сделать, чтобы понять, проснулся ли я, и мне пора в магазин и на работу, или это до сих пор кошмарный сон, и скоро я где-то натолкнусь на «палача»?
В следующие полчаса я ставил эксперименты. То ли к счастью, то ли к сожалению, но ни осторожная царапина ножом по бедру, ни укус руки (честный, изо всей силы, такой, что слёзы на глазах выступили и зубы свело), ни ледяной душ не разбудили меня вновь. Оставалось признать реальность мира и действовать как обычно. Чистка зубов. Английский завтрак. Короткие сборы — и вот я ранним седым зимним утром шагаю к автобусной остановке… Через пару минут ожидания в одиночестве подъехал древний «ПАЗик». Странно, я думал, в Москве таких уже и не осталось — узенькие двери, «выхлоп в салон» и перекошенность вправо явственно напоминали о детстве. Не имея привычки смотреть на номера автобусов (все они шли до нужного мне метро), я ступил на подножку. Двери закрылись. Я наклонился к окошку, протягивая купюры: «Один билетик, пожалуйста». Деньги никто не взял. А сквозь мутно-исцарапанный пластик на меня глянуло знакомое «лицо-без-лица». В булавочных глазках, казалось, угадывалась некая ирония: «Ну что, друг, покатаемся?».
Я шарахнулся назад. Ударил по дверям — раз, другой, третий, — они не поддавались, будто и не древний ПАЗик это был, а БТР с бронированным люком. Кинулся в салон — паникующий мозг всё-таки пытался мыслить логически, и я искал аварийный люк. Не нашёл люка, подскочил к окну, изо всей силы ударил в стекло локтём, пытаясь высадить, разбить его. Отбил локоть, ударил ещё раз, со всей силой отчаяния — всё так же безрезультатно. Оставалось только в ужасе отступать подальше от кабины, подальше от булавочных глазок, безотрывно пялящихся на меня из окна кабины.
Внезапно ожили динамики в салоне. «Уважаемые пассажиры! Автобус номер четыреста десять…». Что?! Здесь ходят только номера 711 и 275! Четырёхсотые маршруты вообще не ходят по Москве, они междугородние! «…следует до конечной остановки. Для вашей безопасности, не пытайтесь выйти из автобуса. Приятной и очень долгой вам поездки». Почему-то отсутствие названия конечной остановки несколько отвлекло меня от ситуации. Не могу сказать, что ужас ушёл, но поджилки, по крайней мере, трястись почти перестали. Я попытался оглядеться. Окна в салоне были, судя по всему, непрозрачными: мазня, которая виднелась за ними в скудном свете тусклых лампочек, явно не тянула на уличные фонари за окном, да и на рассвет тоже. А главное — она не двигалась, тогда как покачивание автобуса и рычание двигателя явно говорили о том, что автобус куда-то едет. Булавочные глазки по-прежнему смотрели на меня, но «палач» не двигался. И… интересно, как это он умудряется вести автобус, если смотрит на меня?
Из странного оцепенения меня вывел громкий скрип и скрежет за окном. Начавшись где-то позади, он быстро приближался, пока не поравнялся с автобусом и не закончился тяжким ударом в его бок. Салон основательно тряхнуло, и — о чудо! — от сотрясения лопнуло заднее стекло, в которое я, не раздумывая, и кинулся, не думая даже о том, что мы ещё едем. В полёте я успел ещё увидеть нечто большое и ржаво-железное, разгоняющееся для нового тарана, и моё сознание окутала темнота…
Проснувшись через несколько минут, я даже не удивился. Попробовал осмотреть себя. Царапины на бедре, оставленной в прошлом сне, нет. А вот бледные следы собственных зубов на руке наличествуют. Бледные, как будто кусал я себя дней пять-шесть назад… или просто чуть прикусил руку во сне. А ещё я был зверски голоден. Голоден настолько, что, даже не почистив зубы, сразу же побрёл знакомой тропой к холодильнику. Подошёл, протирая глаза, потянул за ручку, распахнул дверцу… но, как оказалось, в огромном прохладном шкафу не было ничего вкусного. В нём не было вообще ничего, что напоминало бы холодильник. В нём была лишь клубящаяся темнота, в которой плавали до боли знакомые булавочные глазки. Словно парализованный, я стоял, держась за ручку дверцы, и смотрел в них. Смотрел в крошечные зенки, выражающие сейчас что-то вроде… печали.
Простоять долго в виде статуи мне не удалось. Холодильник, снаружи успешно остающийся самим собой, возвестил громким пронзительным писком, что у него кончилось терпение, и что пора бы уже и закрыть распахнутую дверцу, сберегая тем самым электричество и ресурс компрессора. Резкий звук заставил меня дёрнуться, а затем машинально хлопнуть дверцей. Постояв ещё немного, я пересилил себя и приоткрыл дверцу. Ничего. В смысле — ничего необычного. Пиво и молоко, салат и колбаса, помидоры свежие — и помидоры, зверски запытанные до состояния кетчупа. «Что ж, может, для разнообразия, выпить с утра молока?» — подумал я и потянулся за бутылкой. Крышка оказалась до странности тугой, я никак не мог свернуть её. Наконец, она поддалась, я поднёс горлышко бутылки ко рту и… что-то похлопало меня по плечу!
Заорав, я — правильно, проснулся. На этот раз — на полу. И в руке я сжимал молочную бутылку. Пустую.
Страха уже не было. Была унылая безнадёжность. Это был просто «день сурка» какой-то. Что бы я ни делал, я не мог проснуться. Проснуться по-настоящему. На этот раз, я точно знал, что я сплю — падение с кровати объяснить можно, но как объяснить бутылку из-под молока? Не припомню, чтобы я страдал лунатизмом. Да и лунатики, пьющие молоко как во сне, так и на самом деле — вряд ли распространённая разновидность этих больных. Что ж, может, проверить, что будет, если умереть во сне? Так, сейчас я разбегусь изо всех сил, и кинусь головой в окно. Этаж девятый, как раз хватит сломать что-нибудь жизненно важное.
Тройное стекло оказалось каким-то даже мягким. Оно без задержек и боли выпустило меня на вольный воздух. Я падал, раскинув руки, падал в какую-то непроглядную чернь, так непохожую на хмурые московские рассветы, падал… к двум искоркам во тьме. Искоркам, похожим на булавочные головки.
Вопль. Постель. Подъём. Холодильник.
Я проснулся. Я чувствовал, что на этот раз проснулся по-настоящему. Реальность окружающего меня мира была незыблемой. Правда, в моих вложенных снах мне тоже так казалось. Но на этот раз вроде всё-таки что-то отличалось от предыдущих пробуждений, выдавая, что я нахожусь в настоящем мире.
С тех пор прошло уже довольно много времени. За этот срок я не заметил ничего необычного. Никаких существ с булавочными глазами. Но время от времени я всё ещё задаюсь вопросом: сплю я или нет? Кто поручится, что мир, в котором я сейчас старательно описываю свои злоключения в том сне, не игра моего воображения? Да, царапины на бедре всё-таки нет. Но следы зубов на руке, пусть и бледные, наличествуют.
Мне страшно. Мне снится кошмарный сон. Или, что хуже, какому-то кошмарному сну приснился я…