Ловец снов
Они приходят из разлома
Всегда не слышно, не дыша…
И за спиной чужого дома
Больной прикинется душа…
Разлом существовал тысячи лет, темный, дышащий, с каменными стенами, сплошь покрытыми маленькими трещинами…
Часто он казался мне большим хищным зверем, случайно угодившим в ловушку, расставленную старательным охотником, в нитях которой переплелись и старый страх, и боль ушедших собратьев, и внезапное чувство тревоги, случайно посетившее рассудок перед самым рассветом. В глубине его таились едва заметные яркие точки, то тут, то там терзавшие покой уставшей и так вольготно расположившейся здесь тьмы. Наши шаманы верили, что в глубине давно разбитых камней таится и ждет своего часа ушедшая Сила. Но так ли легко поверить в жизнь за порогом?
Большинство моих соплеменников давно забыли о ветхих путях, проскальзывающих в лабиринтах пустынных гор, и только изредка, когда ночи становились слишком одинокими, а огни костров не спасали от надвигающихся теней, они вспоминали об Иных.
Так называли их на нашей земле. Мы не знали, когда они пришли и что несли с собой из-за границы времени. Когда появился первый Иной, наше племя уже несколько столетий жило на краю утеса, под легкими сводами пряных сосен.
Вначале мы приняли его за духа, запутавшегося в паутинке времени и случайно угодившего в ловушку странного места живых. Половинка Неба была первой, кто попал под чары нездешних созданий. Она была уже стара и волнистые теплые морщинки заполонили некогда прекрасное лицо, ее волосы обрамлял узор из восьми бусинок, переплетающийся с белоснежной лентой и тесемками из шкур, а тяжелые веки, укрывавшие темные облака глаз, всегда пугали меня. Из-за них мне казалось, как и без того хрупкая жизнь почти покидает тело, чтобы спустя три ночи отправиться на вершину гор к прародителю.
Нас позвали к ней на рассвете, в то время я еще входил в состав старейшин деревни.
Ветхий полог перед нами распахнулся, и я увидел ее, сидящую на теплой меховой подстилке, зябко кутающуюся в тяжелые полотнища шкур. По ее телу постоянно пробегала неведомая дрожь, то там, то здесь, почти пробивая хрупкий покров кожи и грозя прорваться наружу.
Старый шаман протянул ей листья камы и медленно запел песню Зова, но ответом ему была только гулкая тишина и треск от почти погасшего с нашим приходом костра. Внезапно она затряслась и затихла, на миг показалась, что она умерла, но стоило мне внимательно приглядеться к ней, и я увидел, как под тонким слоем ее силы медленно расползаются проеденные нити Души. Прошло еще несколько томительных секунд, и последняя нить погасла, унося с собой ту, что звали Половинкой Неба. Ее тело непроизвольно дернулось, и легкое облачко пара поднялось от едва раскрытых губ, через мгновение и оно исчезло, будто по волшебству погрузившись в трещинки пола.
Мы оставили ее тело в доме и навсегда запечатали порог, понимая, чем грозит произошедшее. Душе Половинки Неба не суждено было отправиться в чертог предков. Веря в силу порога, мы не сомневались, что это был всего лишь могущественный дух, спустившийся с неба и случайно поглотивший не весть чем прогневавшую его женщину.
Время шло и жизнь постепенно брала свое, зиму сменило жаркое лето, и только я никак не мог забыть того ужаса, случайно коснувшегося нашего дома. Я много размышлял над тем, что значит перестать существовать вовсе, не умереть, не прекратить свое земное существование, а просто растаять, навсегда расплетая нити своей Души, отдав их в уступку забытому духу.
Я сложил ей маленькую песню и всегда оставлял у порога ее дома камни с тропы, но ее Душа никогда не откликалась на мой зов, да и чему было откликаться, если я своими глазами видел, как гасли и исчезали безвольные нити.
Половинка Неба долог путь,
И пусты бесплотные мечты.
Может, все же где-то как-нибудь
Будет место для твоей черты…
И Душа, распавшись на куски,
Вдруг взметнется рокотом огня!
Оставляя теплые следы,
Ты придешь, чтоб навестить меня…
Глупые строчки я повторял раз за разом, проверяя печати на выцветшем пороге.
В наших краях всегда жила легенда о том, что порог дома – неприкосновенное место: ни духи, ни призраки, ни даже хищные звери не смеют переступить порог, не потеряв часть своей силы. Порог хранил маленьких глупых людей от неосознанной горечи нездешних троп, но что делать, если сам порог становится источником зла – этого мы не знали. Поэтому, вырезав обереги, просто оставили его на время. До поры, пока родовые духи мест не откроют нам тайну.
Цена нашей вере оказалась слишком высокой.
Прошло совсем немного времени, пару лет, может, чуть больше, совет старейшин поменялся, люди все больше косились на поселения новых жителей, скрывавшихся за горой. Казалось, что все улеглось и почти забылось.
Но все повторилось вновь, те же закрытые глаза, тот же холод и дрожь под толстым покровом одежды, и глупая мечта предотвратить неизбежное. Теперь они приходили часто, не проходило и ночи, чтобы кто-нибудь не жертвовал своей Душой в угоду неизвестным созданиям.
Поселение постепенно начало пустеть, а когда даже родовые тотемы не смогли защитить людей от беды – страх стал главным символом маленькой деревни.
Я никогда не мог рассмотреть, кто так быстро забирал то, что было миром моих друзей, родных, соседей. Всегда перед моими глазами вставали только уходящие, осыпающиеся легким пеплом остатки душ и безликое облачко, казалось, настолько пустое и хилое, что тронь его рукой, и оно распадется на части. Что, впрочем, и сделал один из наших старейшин, несмотря на все предостережения. Только тогда я заметил, как безликая масса, состоявшая из тусклого стекла и пыли, окутывает его душу, с глухим стуком на пол упали родовые амулеты и перья, заговоренные в День Дождя. Я видел – сама суть медленно таяла, уходя в бездонное пространство стекла.
И еще я услышал голос, почти неразличимый среди шума ветра, но я слышал его! Сколько бы меня ни уверяли в обратном позднее лучшие из шаманов юга, я помнил его, тот затухающий, серебристый смех, который застревал в остатках Силы и коверкал мир.
Гораздо позднее, случайно сорвавшись со скалы и попав в темную впадину, я, наконец, понял их…
Я услышал тысячи голосов, заключенных в безликую массу, обреченных вечно путешествовать по лабиринтам Миров и поглощать частицы человеческих душ.
Иные. Забытые в толстом слое каменной породы, обреченные на медленное вымирание, они стали для меня символом конца моего мира. Наверное, по своему они сожалели о сделанном, о тех душах, что навсегда расплелись в осколках их древнего языка. Но это был их Мир, их граница и их порог, мы были бессильны помешать им.
Никто не знает, когда пала ограда, так прочно отделяющая их мир от нашего. Все, что я мог – это смотреть, как одна за одной Души исчезали, расплетая почти с экстазом свои Нити, повинуясь легким прикосновениям форм Иных. Не знаю, почему, но они не тронули меня.
Со временем осознав, что с последней ушедшей душой они навсегда лишаться живых в этих местах, они сменили тактику, и вот теперь я наблюдал, как медленно, день за днем, тонкие нити Души меняются, образуя нагромождение бессвязных линий. Жить с таким узором можно, но я бы не стал.
Что я только ни пробовал, чтобы поменять узор, в ход шли травы, собранные в ночь огненного ветра, угольки из священных костров, старые заклятья, вычерченные в запретных реках, не помогало ничего – все это только замедляло действие, но не отменяло его.
Даже духи этих мест сиротливо жались в стороне, не желая бросать людей, но не в силах чем-либо помочь им.
Я пробовал сплетать заклятья, связывая Иных, и тогда, казалось, узор замирал, покореженный, разбитый на бахрому из пустых снов и кошмаров, все же это было лучше, чем ничего. Но я был один, много ли я мог сделать?
Впервые за много лет я задумался о преемниках, понимая, что еще немного и придет мой черед – уходить за разбитый вдребезги порог. Тогда я нашел таких же, как я, с Силой и научил их всему, что знал и умел, я дал имена Ловцов Снов, веря, что древнее предание юга сможет защитить их самих от тех, кто таился так близко, возле самой земли.
В моем народе верили, что те, кто ловят сны, видения и души, сами становятся частью их и не могут уйти к предкам, единственное, что я мог сделать, – это обернуть древнее чудовищное проклятие против самих людей, чтобы их души, заключенные в нелепую земную оболочку из перьев, веревок и камней, могли удержаться здесь, не став частью Иных.
Кто ступит на мой след в конце зимы,
Давно распались правила и сроки.
И только где-то в переходах тьмы
Еще сверкают нити и истоки…
Еще живет не умерший родник.
Так часто припадая на колени,
Мой призрак верит в темный плен интриг
И чашу вновь подносит через тени.
И следующий из крови и огня
С живой душой и с верой без оглядки
Приник к тончайшей грани из дождя…
Что наша жизнь – все только прятки, прятки, прятки…
И я ушел, захлопнув толстую книгу, небрежно сшитую из листьев…
Моя душа не была затронута Иными, меня не преследовали и не претендовали на ту часть души, которая была моей, но я не смог перейти порог. Мои духи не смогли проникнуть в крепость рода и так и остались неприкаянными призраками мест.
Я видел многое с тех пор, видел, как менялись города, как падали под ударами белокожих людей мои браться и сестры, я убивал, лечил и менял мир вместе с ними, я был согласен на все, только не на то, что я увидел в хижине Половинки Неба в ту зимнюю ночь. Видел я, как постепенно забывались предания Ловцов, как их хоронили под тяжелыми камнями, но их Души, уж будьте уверены, все так же парят над теми местами, к которым они привязаны глубоко зарытыми веревочками из тонкой шкуры.
Иные… Они всегда рядом со мной, всегда ждут… И я слышу их серебряный смех в уголках темных комнат и стен, они все так же охотятся на нас, как когда-то мы охотились на белок в этих лесах, разница лишь в том, что белки, в отличие от нас, сохранили свои души.
Заткнув трещину своей ненужной никому Душой, я закончил старую историю, но по земле до сих пор ходят потомки тех, кому Иные когда-то сплели другой узор, и моя вера тает каждый раз, когда я вижу отражение испорченного узора, так и не ставшего чистым.
Когда-нибудь моя душа устанет и уйдет, и тогда все повторится…
Но пока она спит и видит в тяжелых дурманящих снах узкие руки Половинки Неба и падающих старейшин, и глупые попытки людей спрятаться в домах, и маленькие чистые пороги, и пустые дома с оставленными шкурами, и себя в темных погасших звездах.
Моей душе снятся только кошмары, вот она и не нужна никому.
Твои сны это только виденья,
Удар, остановка, взмах!
В сожалениях прожитой лени,
Ловец, ты оставишь страх…
Твои руки давно согрелись,
Проснись, подойди к огню.
Может, где-то кусочек тени
Обернется как след в броню…
Что не хочешь касаться праха?
И расстался давно с душой,
Осажденной как в клетке птахой,
Изувеченной, но живой…
Позабудь, оставь дело смертным,
Что делить нам с тобой, постой!
Твои нити давно окрепли,
Ты ведь веришь, что ты живой…
