Четырнадцать дней

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
… Мама, я пишу это тебе, мама. Может, прочитаешь когда-нибудь. Здесь гораздо лучше, чем в КПЗ. Правда, здесь я не смогу получать твои посылки. Но не расстраивайся. Привели меня, значит, сначала к начальнику тюрьмы — здесь всегда так. Он человек, видно, хороший, мне понравился сразу, не садист, как тот майор — помнишь, я перед судом с синяками ходил? А этот поинтересовался моим здоровьем, спросил, занимался ли я спортом, а потом предложил кинуть три кубика. Оказывается, тут кубиками сам себе камеру выбираешь. Занятный обычай, правда? Здесь у нас шесть этажей и по шесть секций на этаже, а в секции шесть камер и туалет с душем. Кубики кидают по очереди. Ну и выпали мне двойка, тройка и единица? Сосед мой, Виктор Петрович, пожилой человек, спокойный и рассудительный. Ну, на сегодня я, пожалуй, закончу. В одиннадцать свет гасят, и карандаш быстро тупится. Виктор Петрович сказал, его утром охранник заточит, они здесь по-доброму. До завтра, мама…
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Мама! Здесь твориться непонятное, ужасное. Виктор Петрович хотел меня УБИТЬ! Кинулся ночью и чуть не задушил. Я его простыней связал, а он меня укусил — пришлось заткнуть ему рот тряпкой. Прости за каракули — руки дрожат до сих пор! На обед принесли лепешку и стакан воды. Охранник увидел связанного Петровича и сказал прикончить его. Мне страшно, мама!..
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Виктор Петрович успокоился. Может, у него был нервный срыв. Я вчера оставил пол-лепешки для него, развязал ему рот и покормил. Он попросил добить его, пока нас не заморили голодом. Сегодня лепешек не принесли, только стакан воды…
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Очень хочу есть и еще больше — пить! Может, и правда убить Петровича? Он ведь просил. Говорит, иначе мы умрем оба. Сегодня ничего не принесли…
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Я сделал это…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
Мама, я не мог писать два дня ничего, кроме той строчки. Боялся, тряслись руки. Не знаю, чем стало для меня это письмо — дневником, отдушиной? Я ведь не смогу его отправить! Это не просто письмо, это исповедь! Это правда человеческих мук, правда важнее, чем сам человек. Сегодня я схватил карандаш, как отец хватал бутылку. Много произошло за два дня, хочу рассказать обо всем. Сейчас я в камере двести шестьдесят три. Но по порядку. В тот день, когда Виктор Петрович… ну, когда я его… минут через десять пришли, унесли тело, сказали собрать матрас и отвели в двести тридцать вторую. Потом в столовую — я ел, ел и никак не наедался, а охранник смотрел по-отечески и улыбался. Затем вывели во двор, на прогулку. На площадке мы (заключенные с нижних трех этажей) играли в мяч, разговаривали. Я познакомился с одним из нашей секции — он сказал, что когда новичок убивает, всех переводят на камеру вперед, а из камеры 666 выпускают на свободу. Все в это верят и мечтают выйти. Ребята, как на подбор, спортивные, подтянутые — оно и понятно, иначе не выжить. А чтобы выбраться, нужно убивать тех, кто по номеру выше, и поэтому верхние этажи гуляют отдельно… В двести шестьдесят третью перевели вчера, пришли и сказали собрать матрас. Потом узнал — ребята, кто давно здесь, сговорились, напали на охрану, но не вывезли. Их сразу к стенке — восемнадцать человек… Моего знакомого тоже. На восемнадцать трупов я ближе к свободе… Мне снова страшно.
Все думаю, как вы там, как сестренка? Попробуй написать, пожалуйста!
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Мама, ужасно по вам скучаю. Мама, люблю вас всех! Хочу прорваться. Я украл из столовой вилку. Я попробую, мама!
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
Мне повезло. Парня с верхних этажей вывели на прогулку пораньше — это его премия за труд на кухне. Он очень вкусно готовил. Жил в камере пятьсот тринадцать. Я воткнул вилку ему в глаз, и теперь там живу я. Перед смертью он улыбнулся. Я смогу, я ВЫЙДУ ОТСЮДА! До скорого, мама!
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
Я перебрался на шестой. Это было легко — я не знал, что так легко убивать. Я подловил его в медблоке, симулировал отравление и забил табуретом. Там же я стянул ручку, которой пишу. Мой новый дом — шестьсот пятьдесят шесть, и кормят меня получше.
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Сегодня ничего не вышло. Из 666 на прогулки не выходят. Сегодня у нас праздник — день рождения нашего директора. Охрана гуляет! Даже нам перепало вина и немного крабов. Кстати, на шестом идеальная чистота, и все друг к другу на «вы». Вот так-то!
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Шестьсот шестьдесят пятый номер. Как я, нахрапом, добираются редко: когда до свободы три камеры — не рискуют, не торопятся. Здесь невыносимо! Хозяина моей квартиры звали Степан Федорович. Он был тренером по боксу. Я задушил его в душевой. Красивая фраза? Я СХОЖУ С УМА!!!
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
Гонка завершена. Я там, куда стремился… Но нужен ли я вам? Выродок! Урод! Иначе называть не могу. Я и себе не нужен. До встречи с тобой, с сестрой и отцом лишь один неудачник и один новичок, который, кинув три кубика, шагнет в гонку смертей. Остался один? Мама, мама, что я натворил? Мама! Прощай навсегда…