Чужестранка, что плачет над озером
Данная история рассказана мне одним человеком, от мистики весьма далеким и на сегодняшний день уже хорошо пожилым… Он не одобрял мой интерес к подобным вещам. Однажды рассказал – почему. Он некогда работал в большой районной больнице замом главного врача.
Заведение сие находилось в Западной Украине, дело было где-то в пятидесятые годы прошлого века, когда все у всех было по струночке, "правильно и позитивно". Городок был крохотный, со всеми вытекающими последствиями – все друг друга знали, все всех обсуждали, и каждый шаг живущего в городке был на виду – так что тем более было странно то, что иногда в городке без вести пропадали люди. Мой знакомый понял это где-то через год-полтора после того, как туда приехал работать, сдружившись с представителями местной интеллигенции, в основном с учителями из школы. Одна молодая учительница, с которой он тоже общался, пропала внезапно – просто не пришла на квартиру после работы, как в воздухе растворилась. Искали ее всем миром, все безрезультатно. Потом, месяцев через пять, пропал точно так же мальчишка лет восьми – тоже вечером ушел из школы и домой не вернулся. Опять поиски, милиция, расспрашивали всех, даже патрули из добровольцев организовали, но ничего так и не добились. Потом, недели через три, пропал какой-то мужик лет сорока, очень благополучный – вечером ушел в гараж и не вернулся. Тут уже в городе началось нечто, весьма смахивающее на массовую панику, но в те времена такие настроения гасились силовыми методами, очень жестко. Усилили патрулирование, к которому призвали всех взрослых мужчин, в том числе и моего знакомого… Попал он в один отряд с местным старожилом – дядькой лет шестидесяти пяти, который сразу ему не понравился, все как-то усмехался в усы, глядя на все меры предосторожности, что принимались властями.
Мой знакомый долго наблюдал за ним, а потом из праведного гнева и задал вопрос:
– Уважаемый, люди пропадают неизвестно куда, а вам это смешно?
Дядька еще раз хохотнул и говорит:
– То все ерунда, сынок. Ничего они не сделают с этим… Никто больше никогда этих людей не найдет… И не вернутся они… То есть – если бог даст, чтобы не вернулись…
– Почему это? Вы что, что-то знаете?
– Та, многие знают, кто моего возраста и постарше… Была тут у нас история…
– Какая еще история?
Дед помолчал, а потом со вздохом промолвил:
– Развалины дома за вашей больницей видел, сынок? Где болото? Где свалку сейчас устроили? Так слушай…
И он рассказал следующее:
Много лет назад, еще до революции 1918 года, на окраине этого городка, который был тогда на территории Польши, стояло большое панское поместье, в котором жила знатная шляхетская семья. Молодой отпрыск этого семейства в юности уехал учиться в Европу, и как тогда было принято, остался там жить и после окончания учебы, не желая возвращаться домой… Домой же он не желал возвращаться потому, что пока он был в Европе, мать его умерла, а отец женился на совсем молодой девушке, у которой родился сын. Видимо, отец увлекся новой семьей и своего старшего отпрыска стал игнорировать, присылать ему мало денег, писем не писать и т. д. Молодой шляхтич вначале пытался показательно отмалчиваться и тем обидеть отца, но отец тогда вообще о нем забыл, как и все в городке. Поэтому тем большим было удивление прислуги и обывателей, когда однажды парень внезапно вернулся домой – да не один, а с молодой женщиной-иностранкой, которую представил отцу как свою невесту.
Девушку эту толком никто не видел – говорили только, что она ни слова не понимала ни по-русски, ни по-польски, целями днями сидела, запершись, в отведенной ей комнате, только вечером как-то незаметно выходила из дома и бродила по берегу небольшого озерца (которое сейчас превратилось в болото). У нее были длинные, темные, вечно неприбранные волосы и удивительный белоснежный цвет лица, которое она вечно прикрывала то шарфом, то веером. Самое странное было то, что молодой барин с ней почти не разговаривал, не оказывал никаких знаков внимания, слуги даже слышали, как он на нее кричал. Вроде бы спрашивал что-то, вроде: "Когда ты сделаешь то, что должно…" или "Я отпущу тебя, когда сделаешь, то что обещала…" А она в ответ только бормотала что-то на неизвестном языке и плакала. Она вообще часто плакала, сидя на берегу озера по ночам.
А потом потянулись похороны – гробы выносили из панского дома один за другим. Сначала – маленький трогательный детский гробик внезапно умершего младшего сына семейства, потом – его матери, которая после необъяснимой и внезапной смерти сошла с ума и наложила на себя руки, а потом – и отца, труп которого нашли на берегу того самого озерца. В городе стали говорить всякое, но как известно – сказать можно все, что угодно. Молодой шляхтич на совершенно законных основаниях стал хозяином отцовского дома, а его невеста продолжала бродить по берегу озера лунными ночами. Многие ее видели издали и по-прежнему слышали ее тоскливый плач. Слуги стали сбегать из богатого дома, даже не прося с ними рассчитаться, при этом поясняя свое бегство тем, что "в доме нечисто" и что "молодая барыня днем лежит в кровати окостеневшая и холодная как лед…" Богатого дома и его нового хозяина стали сторониться.
Потом фигура в белом на берегу озера, к которой, как к недоброму знаку, в городке уже привыкли, неожиданно пропала, а молодой шляхтич объявил, что девушка умерла, потому что "давно уже хворала". На похоронах никто не присутствовал, говорили только, что по неизвестно какой фантазии шляхтич выстроил для своей странной невесты склеп полностью под землей, где-то на берегу того самого озера, и вход в него велел заложить тяжелыми мраморными плитами, да так, чтобы никто не нашел. Сам же он безуспешно пытался продать поместье отца, но никто так и не захотел его купить, а потом грянула революция, и он сбежал за границу…
– Ну и что? – растерянно спросил мой знакомый у деда, который замолк и торжественно на него посмотрел.
– А то, что дважды ее выпускали.
– Что?!
– Дважды, говорю, освобождали ее. Первый раз – комсомольцы в двадцатые годы, "буржуйское золото" искали, склеп раскурочили… Потом местные собирались, попа искали, чтобы отчитал да кол забил, чтобы она не шлялась. Попа так и не нашли, пришлось своими силами, и хорошо сделали, потому что тогда оно прекратилось, а тут опять началось.
И, хитро поглядывая на моего знакомого, дед добавил:
– Больницу вашу расширяли – новое крыло достраивали. Копали фундамент… Нашли две плиты мраморные, на них, говорят, какие- то надписи, кресты повырезаны. Тут один придурок приезжий бегал, все кричал – археологов пригласить, в краеведческий музей… Плиты-то, видно, сдвинули, хорошо, что внутрь не полезли. А может, и полезли… Недаром потом рабочие поувольнялись все, а из местных никто не пойдет.
Тут мой знакомый хотел было что-то возразить и обвинить своего собеседника в мракобесии и отсталости, но как-то сами внезапно вспомнились ему два факта, виденные им ранее, по приезде в городок.
Первый из них – иногда вечерами, возвращаясь "из гостей" в общежитие, он смутно видел в зарослях кустарника, в отдалении, на берегу заболоченного и замусоренного старого пруда какую-то смутно движущуюся белую фигуру, более всего напоминающую женщину маленького роста в белом длинном платье. Он еще подумал – кого это в такую пору туда занесло в такой странной одежде… Фигура эта почему-то вызывала необъяснимый, но отчетливо ощутимый холодок между лопатками, и смотреть на нее долго не хотелось, начинала голова болеть.
А второй (и тут имеет принципиальное значение то, что он был медиком и учил в университете латынь) заключался в том, что как-то в больнице устроили субботник, во время которого сотрудники больницы решили расчистить мусор и на берегу болотца. Оказавшись там, мой знакомый наткнулся на какую-то грязную и громоздкую плиту, словно вывороченную из земли. Плита показалась ему сделанной из довольно высококачественного светлого мрамора, поэтому он попытался получше ее рассмотреть и протереть тряпкой. Так вот, на плите этой, вырезанные в столбик, еще читались какие-то слова, причем слова, написанные на латыни.
Он говорит, что попытался прочитать их. Но ясно запомнил только одно, которое не встречал нигде ранее – "Lamia".
