Жуткий портрет моего дяди
В советские времена была мода на фотопортреты, и у многих в домах висели на стенах различные виньетки, галереи почивших и здравствующих родичей. Также популярны были наивные сюжеты с телефонной трубкой в руках, с букетом цветов у столика и т.д. Помню, как мастера–фотографы ходили по домам, брали заказы, потом спустя месяц приносили заказчикам уже готовые подрисованные и нарядные портреты, покрытые прозрачной плёнкой.
Когда я ещё училась в младших классах, в нашем доме тоже висел на стене такого же жанра большой фотопортрет моего дяди (старшего сына бабушки и родного брата отца). Ещё к тому же его пристроили в моей с бабушкой общей комнате. На том портрете дядя был запечатлён в военной гимнастерке и в фуражке – видимо, снимался сразу после войны. Оригинал фото лежал в семейном альбоме и выглядел вполне прилично, только разве что немного пожелтел от времени, а вот заказанный с него фотопортрет вызвал у родичей негодование.
С портрета как будто хмельной дядя всматривался куда-то в одному ему известную даль жёлтыми, как янтарь, глазами, а щёки и блаженно ощерившийся рот у него были неприлично красные. В общем, не лицо, а кровь с коньяком, прости Господи (в жизни он трезвенник, позволял себе только по великим государственным праздникам). Сам портрет был в каком-то омерзительном жёлто-зелёном цвете плюс такого же цвета гимнастерка, а самое мерзкое – это желтоватые глаза, хотя в жизни они у него были тёмно-карие. Мастер постарался на славу и так разукрасил лицо, что, когда принесли готовый портрет, все ахнули от ужаса. Первоначальный образ фотографии в общих чертах, конечно, был сохранён, но из-за излишних художеств мастера всё выглядело как лубочная картинка.
Однако бабушку нисколько не смутило общее негодование.
Наоборот, всех, кто не воспринял данный шедевр, она тут же записала в контры, пресекла разговорчики на корню и, повесив портрет, категорически не разрешала перевешивать или снимать его. Тряслась над ним, словно над последней реликвией и берегла как зеницу ока, будто память о погибшем.
Дядя же в своё время благополучно вернулся с войны без единой царапины и на тот момент был живее всех живых. Проживал со своей семьёй в другом городе, а бабушка как бы жила у нас, в семье младшего сына, и вот она, видимо, скучая по старшему, часами смотрела на портрет, иногда даже с ним шёпотом беседовала. Такой фанатизм бабушки, учитывая её сложный характер, был воспринят всеми как чудачество пожилого человека и в принципе никому не мешал. Часто она уезжала погостить к родне, а я, пользуясь её отсутствием, сразу убирала портрет подальше с глаз долой. Нагостившись, она приезжала, но всегда была бдительна, и тут же с упрёками водружала портрет на привычное место. Так продолжалось некоторое время, пока его не убрали уже навсегда, о чём, собственно, далее пойдет речь.
Однажды моя мама, в летний день поработав на огороде, решила переждать полуденную жару и, задёрнув шторки на окне, прилегла в нашей с бабушкой комнате. Сразу уснуть не получилось, а тут ещё портрет висел напротив кровати – глаза мозолил, не давал расслабиться. Чудилось ей, что вроде как-то фуражка на портрете съезжает на лицо, то нос и губы меняют свои формы, чудовищно вытягиваясь до уродства или, наоборот, лицо скукоживается в кулачок, проваливается, и вот почти нет лица, одни глаза искрятся как у живого. Боязно ей стало, даже пару раз она приподнималась с кровати, всматривалась в фото, потом, успокоившись, махнула рукой и решила, что это в глазах рябит да двоится, вот и чудится всякая бяка.
Но подремать не получилось, а портрет настолько обеспокоил её, что она всё-таки решила плюнуть на всё и прилечь в другой комнате. Поднялась было с кровати и тут с ужасом увидела, что с портретом происходит опять неладное. Лицо нашего дяди перекосило, рот и нос – всё пришло в движение, как бы подмигивая и передразнивая её.
Дальше произошло нечто невероятное. Изображение каким-то образом вышло или выплыло из рамки и вот уже «дядя» стоял у стены в полный человеческий рост и, как бы расправляя затёкшие плечи, зашагал в её сторону. Причём, как позже описывала мама, лица его она не разглядела, а видела только силуэт. Застыла в ужасе и не верила своим глазам, думала, что у неё помутился рассудок.
Громко поминая Бога и всех святых, она кинулась из комнаты. Крики мамы всполошили весь дом, и сбежались близкие. Маму долго отпаивали водой, и она в истерике не могла связно что–либо объяснить. Наконец дошла до всех новость, что дядя на портрете… ожил. Бабушку чуть удар не хватил.
Все мы, дети и взрослые, ринулись в мою с бабушкой комнату, дабы убедиться, что мир не рухнул. В комнате сразу шторки на окнах открыли, стало ярко и светло, злополучный портрет висел привычно на своём месте, и на фото мирно красовался дядя. В комнате было так буднично, что маме стало даже неловко. Может, действительно устала после огорода, незаметно задремала, вот и приснился кошмар.
На том порешили и навсегда закрыли тему. Бабушка же от греха подальше немедленно убрала и припрятала портрет. После стресса мама, конечно, со временем успокоилась, но с тех самых пор у неё пропала всякая охота держать дома портреты. Фотоальбомы не возбранялись, всегда пожалуйста, а вот большие портреты были содраны со стен, упакованы в старую наволочку и убраны на шкафы, где они долго годами пылились и потом так забылись, что о них никто не вспоминал.
После смерти бабушки я, уже взрослая, долго искала портрет и не нашла. Был нездоровый интерес — посмотреть ещё раз, а вдруг опять «задёргается». Мать, заметив мою возню, сразу догадалась. Сказала, что отдала портрет родственникам дяди, а я в сомнении: скорее всего, она его нашла и всё-таки сожгла.
Самому дяде про историю с его портретом никто так и не осмелился рассказать. От себя хочу пояснить, что он ни в коем случае не был зловредным человеком, напротив, добрый, порядочный, и все родственники его уважали, в том числе моя мама. Однако вот с портретом вышла такая история.
