Наташа Савченко

Происходило это, когда мне было четырнадцать с небольшим лет. Все свое детство я провел в поселке горняков и геологов далеко на северо-востоке нашей страны. Вторая его половина, называемая «переходным возрастом», пришлась на «веселые» девяностые годы, когда у моих одноклассников снесло голову от того, что «теперь все можно», а родители их были всецело заняты тем, где бы раздобыть хоть немного денег, которые таяли на глазах, как снег весной.
А почти вся мужская половина нашего класса постепенно превратилась в вечно пьяную и агрессивную «гопоту».

Я и еще двое моих одноклассников в этот процесс не включились — нам была интересна учеба, мы увлекались физикой, химией и программированием, из-за чего к нам прочно прилипло клеймо «ботаников». Впрочем, пай-мальчиками мы не были и похулиганить любили — чего-нибудь взорвать, напустить в класс зеленого дыма, приклеить кого-нибудь к стулу и тому подобное. А потом к нашей компании прибилась девочка. Она была новенькой в классе — недавно приехала с родителями, которые уехали в свое время «на материк», но не нашли там себя и через несколько лет вернулись. Она тоже не очень хорошо вписалась в коллектив и часто жаловалась нам на «серпентарий». Парни не раз доводили ее до слез, вслух при ней обсуждая, кто ее, как и в какой позе хочет. С нами же у нее нашлась куча общих интересов — книги, химия со взрывами и кристаллами, песни и игра на гитаре.

Однажды мне пришлось отбивать ее от одноклассников, которые решили от разговоров перейти к делу. И с тех пор она от меня ни на шаг не отходила. Звали ее Наташей. А с фамилией, вернее, с сочетанием имени и фамилии, ей не повезло — Наташей Савченко у нас звали… детсадовскую страшилку.

Рассказывали, что где-то на сопке рядом с поселком среди кустов стланника живет пятилетняя девочка. Вечная, не растущая, бессмертная. Она будто бы заманивала маленьких детей, уводила и предлагала поиграть «в доктора». Раздев «пациента» как будто для осмотра, она объявляла, что нужна операция. И вскрывала жертве живот осколком оконного стекла.

Казалось бы, обычная детская пугалка вроде тех, что рассказывают в лагерях после отбоя. Но дело было в том, что регулярно пропадали дети. Потом их находили где-нибудь на сопках — обескровленных, со вскрытой брюшной полостью, выпотрошенных. На протяжении многих лет. Милиция искала маньяка, арестовывали то одного, то другого, дело в очередной раз считалось раскрытым, но дети снова пропадали. А потом находили их вскрытые трупы с неизменным окровавленным куском стекла невдалеке. И разговоры ходили, мол, это опять наша Наташа, а никакой не маньяк.

В один из жарких летних дней мы с Наташкой собрались на природу — забраться куда-то повыше, подальше от посторонних взглядов, где ветер посильнее — чтобы комары не съели. Побыть рядом, позагорать на солнышке.

По дороге наверх речь зашла о том, почему так странно реагируют на Наташину фамилию. Она эту всю историю не знала, и я ей рассказал. И так лезли вверх, за разговорами и смехом. Поднялись, расстелили подстилку на мягкой подушке из багульника и ягеля. Тут Наташа скинула с себя одежду и говорит — ну-с, пациент, раздевайтесь! Буду вас осматривать. Я смеюсь. Начинаю раздеваться, она мне помогает, и мы с ней, прижавшись друг к другу, устраиваемся в нашем гнезде. Солнышко, тепло, любимая рядом… мы просто счастливы.

А дальше всё стало, как в дурном сне. Захрустели сухие ветки стланника, я глянул — в двух шагах стояла и смотрела на нас маленькая, очень худая девочка. Вместо одежды на ней были какие-то жуткие серые сгнившие тряпки. Она сделала шаг к нам и подняла руку.

Последнее, что я увидел — это большой осколок стекла у нее в руке. Затем был крик Наташи… и темнота.

Очнулся я уже в больнице. Врачам удалось меня вытащить с того света после страшной кровопотери, удалив часть кишечника.

Наташу не спасли. Ей удалось вырваться. С разрезанным животом, истекая кровью, волоча за собой внутренности, она бежала вниз, к людям, чтобы позвать на помощь. Она добежала, всё рассказала, и люди успели меня спасти. Но у Наташи уже не осталось шансов.