Тайна четырех

Что бы вы чувствовали, будь у вас раздвоение личности? Неприятно, не правда ли? А если ваша вторая личность ко всему прочему не какой-нибудь английский аристократ или поэт-философ, нет, он самый настоящий псих! Его звали Эксгоб и, как я уже говорил, он окончательно съехавший с катушек, больной неадекват, который любил расчленять людей.
Иной раз мне кажется, что он в любую минуту мог бы завладеть моим телом, если бы ему понадобилось это сделать. Но даже когда управление переходило в мои руки, и вроде бы все приходило в нормальное русло, я никак не мог избавиться от его мерзкого низкого голосочка, доносившегося из глубины сознания. Словно маленький, очень злой человечек поселился в голове и шепчет мне на ухо всякие гадости и непотребства, заставляя их совершить. Убивали мы в основном бездомных и только ночью. Ну, то есть, совершал убийства Эксгоб, а я лишь выполнял за ним грязную работу, хороня трупы, хотя после того как над ними поработал этот маньяк, прятать собственно было и нечего – только груды костей и отдельные окровавленные части тела. Куда девались остальные, я боялся предположить.
Практически всем было наплевать на странные исчезновения бродяг и этим никто не занимался, кроме частного детектива Морти, когда-то бывшего Лондонского констебля, который охотно взялся за это дело. В полицию не жаловались, да и в городе стало гораздо чище, а кто станет подавать заявление о неожиданно пропавшем грязном бездомном, у которого и семьи-то нет. Возможно именно из-за этого Эксгоб редко позволял себе убивать случайного прохожего, шатающегося в безлюдном переулке ночью. Он считал их деликатесом.
Бывало мы не особо осторожничали, оставляя обезображенные, кровавые трупы на какой-нибудь свалке, словно мусор. Обычно в такие дни у Эксгоба конкретно сносило крышу, и он подобно дикому зверю – оборотню, найдя свою жертву, тут же набрасывался, забывая обо всем на свете. Работал скальпелем, как профессиональный хирург, вырезая ненужные по его мнению органы, а ненужными он считал все. Мне оставалось только смотреть и ужасаться, а затем, когда тело наконец возвращалось к своему законному владельцу, сбегать с места происшествия, охваченный паническим страхом, волнением и тошнотой, до сих пор ощущая во рту металлический привкус. Пропитанная от крови и пота рубашка, прилипала к дрожащему телу, напряжение скуловых мышц исчезало только оказавшись дома. Не снимая одежду, я принимал душ, слушая злорадный смех Эксгоба, который потешался надо мной, называя трусливым ребенком. Так или иначе, нам пришлось работать в команде, а Эксгобу умерить свой пыл, чтобы нас не поймали.
Морти неотступно шел по нашему следу, все ближе и ближе, шаг за шагом следуя от одного растерзанного трупа к другому, словно Эксгоб оставлял для него хлебные крошки, чтобы тот мог добраться домой.
По-началу я хотел обратиться к психиатру за помощью, но Эксгоб сказал, что убьет его, как только мы войдем в кабинет. Днем я старался держаться от людей на расстоянии, ни к кому не привыкать, потому что знал, что он прекрасно видит каждого. Он не спит, Эксгоб говорит его мучает бессонница и наблюдает за мной, и за моим окружением. Он хладнокровно убил мою подругу только за то, что она слишком много болтала: о своей паршивой работе, о том что любит и не любит, о своей собаке Руди, гламурных подружках, моде, но в особенности о своем покойном муже. Я закопал ее в темном лесу, что располагался за городом. И конечно же не смог избежать злобной насмешки, отчетливо расслышав в голове: “Наконец-то она отправилась к своему любименькому муженьку”, на миг я испытал отвратное чувство сомнения, что вовсе это был не Эксгоб, а моя мысль.
Хоть я не сильно горевал, мне было обидно, возможно отчасти я и сам стал безумцем. Он не перестает повторять, что я и есть он, и все эти убийства лежат исключительно на мне. Лунный свет превращает меня в монстра, которому нужна добыча. Я снимаю галстук, прилично дорогой костюм, накидываю черный плащ с капюшоном, черные кожаные перчатки, бережно кладу маленький, но вполне себе удобный ножик в левый карман брюк и выхожу в ночь, где меня уже ждут. Что может быть хуже, когда в тебе живет не один псих, а целых два и они ужасно опасны? Их нельзя остановить, ты как бешеный пес – неуправляем и постоянно чувствуешь ярость, конечно лучшее лекарство это ружейная пуля, которая сумеет тебя утихомирить.
В августе наступил переломный момент нашей дьявольской карьеры. Морти почти настиг нас и тогда Эксгоб предложил его убить. Я был категорически против. Мы уже перестали придерживаться принципов и убивали всех подряд, как попало заметая следы. Я знал, что нам осталось очень мало времени, от силы еще неделю, а потом нас обязательно поймают. Это не может продолжаться вечно. Я уже был бы рад, если бы нас вычислили, насколько мучительно и невыносимо это томительное ожидание. У меня появилось дурное предчувствие. Каждый раз, когда я появлялся в своем рабочем офисе, люди странно на меня поглядывали. Меня не покидала мысль, что они догадываются о моей маленькой тайне. Коллеги подозрительно отмалчивались, как только в их присутствии возникала моя фигура, секретарша искоса прожигала пристальным взглядом, интенсивно накручивая на палец свои волнистые волосы. Эксгоб не как не замолкал, убеждая меня убить их всех, пока кто-нибудь не донес в полицию, но я еще был в здравом уме и понимал насколько абсурдно звучит его просьба. Каким-то чудом я удерживал в узде разгоряченного пса, готового к новым кровавым свершениям, но то было до поры до времени.
Однажды, после очередного приступа, когда я вернулся домой и открыл дверь, собираясь принять освежающий душ и смыть с себя остатки кровавых игрищ, попал в неожиданную ситуацию: загорелся свет и перед глазами предстала комната, заполненная коллегами по работе, друзьями, расположившимися вокруг деревянного столика, на котором торжественно возвышался гигантский шоколадный торт с зажженными свечами. Какая ирония, они хотели сделать мне сюрприз, увидеть мое изумленное лицо, а получилось все совсем наоборот. Я настолько увлекся очищением этого города от нездоровых, черных пятен нашего гнилого общества, что совсем забыл про свой чертов день рождение. Ключ наверняка был использован тот, что лежал под ковриком. Кто-то в порыве праздничных эмоций хотел закричать: “С Днем Рождения!”, – но воздержался, заметив мое перепачканное кровью и грязью лицо, на котором сейчас были неопределенные эмоции. Я мысленно прикинул сколько человек находилось в комнате и сколько из них успеют что-либо предпринять, прежде чем до их тупых голов наконец дойдет, что происходит, и это вовсе не краска на моей одежде. Разбуженный после недавней охоты, Эксгоб не дал мне как следует решить, как в такой ситуации лучше всего поступить. Молниеносно выхватив из кармана ножик, он принялся искусно и с какой-то дьявольски-садистской жестокостью резать всех на части, словно на скотобойне, не оставляя никого в живых. Он умело чертил ножиком зигзаги, при этом выделывая замысловатые движения, будто совершая первобытный ритуал. Стальное лезвие полоснуло горло нашему бухгалтеру, еще человека два, с которыми я довольно неплохо общался на рабочем месте, погибли моментально, получив более двенадцати ударов в живот. Рука Эксгоба поразительно точно и невероятно быстро кружила вокруг вопящих и визжащих, словно поросята, людей. Некоторые пытались бежать, но не успевали дойти до выхода, тогда, как острие точно вонзалось в спину, плечи, исполосовывало грудь и искусно перерезало горло, подобно грамотному художнику, делающему резкое движение кистью вправо и сотворяя на белом холсте шедевр искусства. Несчастные, кому пришла глупая идея остановить безумного творца, погибали от его крепких рук, остервенело сжимавших нож, сотворяющий тишину и так просто выплескивающий на пол фонтаны и реки густой крови. Такого еще не было в нашей практике, и Эксгоб наслаждался этим во всю, даже не замечая или не обращая внимание на отчаянные попытки мольбы, отвечая на них зловещим оскалом. Я не мог до него достучаться, возможно и сам принимал в чудовищном деянии непосредственное участие, потому как никогда не видел зрелищности более, чем эта. Последним в нашем списке оказалась тихая, милая секретарша, которая ранее уже замечала во мне что-то ненормальное и кажется еще тогда понимала, что за моей спиной тянется смерть с бесконечными рядами жутких надгробий. Она стояла на коленях, сотрясаемая дрожью, изливаясь плачем. Голова опущена вниз, глаза закрыты, чтобы не видеть всего того ужаса, что мы совершили. Потоки слез смешались с кровью. Торт, стены, потолок, мебель – все было испорчено на корню, забрызгано в кровавом соке, разбросанной то тут, то там человеческой плоти, прелесть картины дополняла чудесно подходящая к интерьеру отрубленная мужская голова, которую я беззаботно поставил во главе деревянного стола. Рот был раскрыт в немом крике и из него проглядывал толстый скрученный язык, стеклянные глаза уставились вперед. Я подошел к девушке, осторожно переступая через тела и внутренности, вывалившиеся наружу из разорванных брюх, схватил ее за волосы и насильно заставил посмотреть в свои глаза, горевшие неистовым огнем.
-Ты смотрела на меня! Там в офисе, ты знала кто я такой?! Отвечай! – Взорвался я криком. – Ты хотела на меня настучать! Хотела посадить за решетку, лживая мразь!!
Она заревела громче. Ее глаза распухли и покраснели от слез, волосы сбились в кучу. Выглядела она действительно жалко, но я не чувствовал этого, только видел. Внутри была пустота. Сквозь всхлипы она пыталась мне что-то сказать.
-Я-я-я…я не знала. – Прошептала она и снова залилась плачем. – Пожалуйста не убивайте меня, – удивительно уверено произнесла она. Ее нижняя губа дрожала.
-Тогда почему так на меня смотрела?! Почему?!! – Требовал ответа я, вопя, как нервированный обколотый псих. Лоб взмок от пота. Сам не знаю, чего хотел добиться своими бесполезными расспросами, пора было кончать. Истерзанные тела, хаотично разбросанные по полу, жутко воняли. Она судорожно глотала подступающие ко рту слезы, едва не падая в обморок.
-Вы…в-в-вы мне нравились. – Она окончательно замолчала, только не переставала сдавленно плакать, то и дело всхлипывая и задыхаясь от слез. Я отпустил ее волосы. В голове образовался туман, пространство накренилось и кажется я вместе с ним. Я должен был закончить начатое, но рука не поднималась, словно не слушалась тело. Я почему-то принялся беспорядочно выводить варианты того, что я только что совершил, один хуже другого, словно секунду назад меня здесь и не было. Разум отрицал мою причастность к этой кошмарной, чужой фантасмагории. Рука, в которой по-прежнему лежал нож, вдруг замахнулась над беспомощной, измученной девушкой, сидевшей в луже крови, заливаясь неудержимым плачем, а затем я опустил руку. Ее крик прервался также стремительно и резко, как перестали вопить эти уродливые мертвецы, чьи голоса и стоны разносились во всем доме.
В конце концов, нас поймал Морти, бывший констебль, ныне частный детектив, который привел полицию на место происшествия, где очень долго проходил осмотр, с подробным описанием, не пропуская ни одной важной детали преступления. Я добровольно согласился показать и рассказать обо всех ужасах, что мы творили, Эксгоб вставлял свои замечания, не забывая злобно добавлять похабные словечки, все время острил, когда ему задавали вопросы. Морти сопровождал нас везде, словно боялся, что мы может сбежать, но, честно признаться, я не рвался на волю. Я был рад, что этот кошмар закончился, однако мне было страшно. В двух шагах от электрического стула… или газовая камера? Вопрос случая, другого я не ждал. На суде пытался убедить присяжных и судью, что я не виновен, что убивал жертв Эксгоб, а я лишь под угрозой смерти выполнял грязную работу, тогда меня спросили кто такой Эксгоб, я выложил им всю подноготную о своем недуге, скорее проклятии. Странно одно, когда речь зашла о Морти, все опять многозначительно переглянулись, а затем последовал стандартный вопрос: “Кто такой Морти”?
В итоге, либо я окончательно сошел с ума, либо они водили меня за нос. Как это ни странно, о Морти они слышали впервые и даже не ведали кто он такой. Меня признали невменяемым, однако все таки добились смертной казни. И все из-за кучки отбросов, от которых я избавил этот мир, и он хотя бы на некоторое время стал чистым и светлым, да, не обошлось и без потерь со стороны невинных гражданских, но ведь это была вынужденная жертва ради вас, ублюдки. А теперь электрический стул… смерть. Единственное греет мне душу… я перестану слышать этот противный низкий голосок, Эксгоб опять шумит и насмехается над моей мягкотелой слабостью и трусостью. Вот только не через его тело будут пропускать ток в 2000 вольт.
Конец.