Смерть за воскрешение

Да, да и еще раз да. Он был никчемной сволочью, пьяньчугой, не-мужиком и именно тем, на что потратила лучшие годы жизни его дражайшая супруга. Огромная, дебелая, с опухшими ногами в вязаных носках. «Пила» замолкла на несколько секунд, кряхтя, наклонилась к ржавому водопроводному крану, жадно сделала глоток, дабы промочить утомленную глотку и…

— Тварина, скот, да ты посмотри, как мы живем, да ты посмотри только, говна ты кусок! Где, где зарплата, ублюдок? Где, я спрашиваю?

В воздух взвилось мокрое кухонное полотенце и звонко шлепнуло по лысеющей голове унылого мужичка в тельняшке с короткими рукавами.

Затянув потуже обрывок веревки на спортивных штанах, жертва нападения молча впечатала свою пятерню в раскрасневшееся лицо жены. Не дожидаясь повторной атаки, супруг нетвердой походкой вышел из кухни, изо всех сих сил захлопывая за собой застекленную дверь.

Осколки заляпанного жиром стекла весело зазвенели по старому линолеуму, усевая как кухню, так и темный коридор. Голая лампочка, никогда не видевшая люстры, абажура или даже захудалого плафона, давным-давно перегорела.

— Мама? — пискнул в темноте испуганный голос.

Шлепая босыми ногами, пытаясь как можно скорее миновать нетрезвого отца, в кухню влетел мелкий пацан, лет шести от роду.

— Ма-а-а-а-м-а-а-а! — уже истошно заорал отпрыск «тварины» и «скота», запоздало чувствуя, как в голые ноги впились десятки острых осколков.

— Феденька … Да что ж ты наделал, гадина! — рев из кухни достиг небывалых децибелов и был уже адресован отнюдь не малолетнему Феденьке.

«Гадина» спасался бегством. Наскоро обув стоптанные ботинки, он схватил с вешалки такую же засаленную, как и почившее на кухне стекло, олимпийку, и спешно покинул квартиру, устремляясь вниз по лестнице, на первый этаж, где за облупленной трубой мусоропровода было припрятано его сокровище — еще не початая бутылка «Пшеничной».

Косых Николай Николаевич, 32-х лет от роду, жил в этом доме, в этой квартире и с этой женой уже почти десять лет. Этот факт перестал его радовать уже года два-три после женитьбы. Симпатичная Наташка начала превращаться в склочную толстую бабу, которая, кроме денег, требовала еще и детей. Последнее её пожелание было выполнено в начале девяностых. А потом начался ад. Денег требовалось всё больше, больше и больше. Бесконечные болезни жены и сына исчерпали весь семейный бюджет. Семья сидела в долгах, но запросы супруги не уменьшались. Заводские друзья научили своего кореша нехитрому способу снимать стресс, и жизнь полетела под откос.

Водка была теплой, горькой и отдавала странным химическим привкусом. Это было уже привычным послевкусием, означавшее, что старый татарин из 47-й квартиры, подмешивает в свой паленый товар какую-то дрянь.

В голове зашумело, в глазах заплясали черный мушки, и заплеванный пол неожиданно оказался вплотную к лицу. Боли не было, просто черный бездонный провал бесконечно летел навстречу распростертому на бетонном полу скрюченное тело.

— Мужи-и-и-к! Эй! Муж-и-и-ик! Ты живой? — чей-то ботинок несильно поколачивал в районе ребер. Видимо, руками, было брезгливо.

Николай открыл глаза. В подъезде было на удивление светло. Надо же, кто-то поменял лампочку, пока он был в отключке. Ну и дурак этот благодетель, всё равно сегодня же сопрут.

Странный парень в ярко-зеленой куртке продолжал тормошить носком ладных новеньких кроссовок несчастное тело алкоголика.

И не боится ведь в такой красоте ходить, подумалось Николаю, ну снимут же, как пить дать, снимут.

— Да встаю я, встаю. Отстань, пижон.

Парень довольно хмыкнул и молча зашагал к лифту.

Сразу видно, что не местный, лифт-то уже год, как не работает.

Но двери подъемного устройства послушно открылись, и участливый модник уехал на свой этаж. Нет, в эту ночь здесь стали твориться какие-то чудеса! Лампочка, лифт и … стены. Стены были аккуратно выкрашены светло-синей краской, на которой не было ни единого матерного слова. Бычков, плевков и шелухи от семечек под ногами тоже не наблюдалась.

Но подъезд был родной, в этом не было сомнений. Новые почтовые ящики хранили знакомую нумерацию квартир, мелкие щербины в ступенях тоже были хорошо знакомы, а свежая побелка потолка так и не смогла навсегда скрыть выбитых долотом похабных фразочек.

— Сколько же я тут валялся? — шептал под нос Николай, по привычке пешком преодолевая лестничные пролеты.

А вот и знакомая дверь. Ну, хотя бы она нисколько не изменилась. Всё тот же расцарапанный дерматин, на частично выпавших латунных гвоздиках.

— Черт, опять эта ведьма закрылась …

Нашарив в кармане олимпийки ключи, хозяин аккуратно открыл дверь, стараясь не шуметь.

Пахло в квартире по-другому. Вместо кислого запаха постных щей и нестиранного белья, в коридоре витал приторно-сладкий аромат женских духов.

— Какого хрена! Мать, к нам лезут! — в коридоре вспыхнул свет и перед ошарашенным Николаем предстал тот самый парень, который недавно интересовался его жизнеспособностью.

Следом вылетела всклокоченная сонная женщина и дико завизжав, сползла по стене, хватаясь за сердце.

По-звериному ощерившись, парень схватил за грудки несчастного забулдыгу и со всей силы приложил об старый фанерный шкаф. Теперь их лица оказались, чуть ли не вплотную и Николай почувствовал, как хватка нападавшего стала слабеть. Оскал превращался в вытянутую удивленную мину, руки разжались окончательно и с побелевших губ сорвалось:

— Батя?

— Коленька! — истерично взвизгнуло откуда-то с пола тело в цветастом халате.

Наташка. Постаревшая, лет на двадцать, но это была она, его жена, которую он видел всего полчаса назад.

Не сводя глаз с абсолютно седой постаревшей супруги, мужчина опустился на колени и умоляюще заглянул ей в глаза.

— Натка, что происходит?

Его отвели на кухню, дали мягкие тапочки, налили в его любимый стакан душистого чаю и поведали ужасающий рассказ.

На дворе стоял две тысячи пятый год. Почти 19 лет назад, после бытовой ссоры, ушел из дома и не вернулся Косых Николай Николаевич. Милиция не нашла ни тела, ни свидетелей, ни хоть каких-то следов. Но Наташкино горе ,со временем, даже и не думало проходить. Несчастная женщина продолжала любить и ждать своего пропавшего мужа. Когда дело закрыли, обезумевшая от горя Наталья, стала ходить по всевозможным магам, колдуньям и экстрасенсам, неся шарлатанам последние деньги, отказывая себе и сыну даже в необходимых вещах.

— Так ты меня и тогда, и всегда … любила? — эта новость стала для Николая куда более шокирующей, чем провал в памяти на 19 лет.

Женщина всхлипнула и бросилась на шею вновь обретенному супругу.

Федор, а это был именно он, сняв свою вырвиглазную кислотную куртку, грустно сообщил:

— А сегодня я шел матери дурку вызывать. Думал, она вообще, того. Нашла какого-то мага и чародея, который пообещал вернуть тебя. Ну и денег запросил — миллион. Мать хату продала, на днях съезжать будем. А я не успел помешать, она деньги слила уже ему.

— Жалеешь? — прямо спросил отец , освобождаясь от объятий.

— Да! — с вызовом ответил Федор, гордо вскинув голову.

— Я радовался, когда ты свалил, папаша хренов, радовался, понимаешь! Жизни никакой с тобой не было! Скандалы, пьянки, нищета. Не многое я потерял, знаешь ли.

Сын распалялся всё больше и больше.

— Уж не знаю, что за колдун такой был, но я его найду и башню сверну. А вы, голубки, бездомные теперь, выкручивайтесь, как хотите и на мою помощь не рассчитывайте! Я теперь сам хрен знает где жить буду! — размашистой походкой парень вышел из кухни и сильно, по-отцовски, хлопнул дверью. Нового стекла там не было до сих пор.

— Но … но где я был? — рассеяно спросил Николай, глядя вслед уходящему в комнаты сыну.

— Не сказал мне он. — зашептала Наташа, предано взирающая на мужа.

— Не сказал. Говорил, что мне не знать лучше. Кто-то из параллельного мира, мол, с тобой … эээ … работает. А он отнимать будет. И вот, отнял ведь! — женщина снова заключила в объятья своего непутевого любимого.

Наталья не разжимала рук даже во сне, боясь, что вновь обретенное счастье снова может исчезнуть.

Утром Николай проснулся в пустой постели. С кухни доносились божественные запахи и звон посуды.

Устремившись на запах, он шагнул в проходную комнату, где на стареньком диване, прямо в джинсах и кроссовках, лежал Федор, выгнувшись в неестественно-пугающей позе. Глаза сына были открыты. Громко жужжа, на не двигающийся зрачок приземлилась большая жирная муха и деловито стала тереть свои лапки.

— Федя! — бросившись к сыну, отец стал тормошить закоченевшее мертвое тело.

— Долг выплачен! — торжественный голос, заставил затравленно обернуться.

Безумная улыбка застыла на лице жены.

— Долг выплачен! — повторила она.

— Деньги — это был первый взнос, за работу. За твое возвращение он потребовал Федю. Для замены.

— Какой замены, дура? Какой замены? Где скорая? Почему ты стоишь? Он ведь умер, умер, умер! — слезы лились по небритым щекам безутешного мужчины.

— Долг выплачен! — шептала сумасшедшая, даже не глядя на мертвого сына.

Счастье, безумное счастье плескалось в её выцветших глазах.