Симметрия

Я люблю симметрию. Не знаю точно почему, но люблю её с самого детства. Большинство детей не обращало внимание на подобное. Но только не я. Я знал, что всему есть своё место, и в моей комнате все вещи были именно там, где им и следовало быть. У моих родителей не было его. У родителей моих родителей тоже его не было.
Ни у одного человека в моей семье не было "Его". Я начал относиться к этому чувству, как к живому, потому что я действительно верю в то, что оно – это существо внутри меня. Безбилетный пассажир, который живёт во мне, несмотря на то, что его не должно быть там. Это чувство – потребность. Желание. Стремление быть идеальным. Идеальным с обеих сторон. Став взрослым человеком, я не смог нормально существовать. Я не мог сохранить работу. Женщины не оставались со мной, потому что они не могли совладать с Ним. Честно говоря, мне было плевать, что они уходили. Они неряшливы и всё всегда усложняют. Они перекатывались на мою сторону кровати, вместо того, чтобы оставаться на своей. Они оставляли тарелки на одной стороне раковины, но не на другой. Я не мог работать больше, так как, когда они уходили на день, я вынужден был оставаться дома и приводить всё в порядок. Какое же это было облегчение, когда они уходили. Хотя это чувство никогда не длилось долго: в конце концов, Оно возвращалось, и находилось что-то ещё, что нужно было привести в порядок. Вы, должно быть, хотите спросить, почему же я искал новых отношений, если не переносил их? Что ж, сложно оставаться на середине кровати всю ночь без движения. 
strashilka.com

Помимо проблем в отношениях, моя жизнь была почти идеальна. Я сказал "почти", потому что оставалась ещё одна проблема, которую необходимо было решить. Видите ли, у меня было то, что называется "Гетерохромией" или, проще говоря, две различного цвета глазные радужки. Мой правый глаз был голубого цвета, левый же – бледно-зелёного. У обоих моих родителей глаза голубого цвета, у моих братьев, сестёр и кузенов тоже. Мой зелёный глаз – это катастрофа. Он делал меня… несимметричным. Каждый раз, когда я смотрел на себя в зеркало, Он пялился прямо на меня. Это всё, о чём я мог думать тогда. Всё находилось на своём правильном месте, кроме моей маленькой зелёной ошибки. Мне не было больно поначалу, когда я запихнул ложку под свой глаз. Не было больно даже тогда, когда он внезапно выскочил и повис на моей щеке. Был ли это шок, который удерживал боль или это было Оно? Я перерезал оптический нерв и вытер тёплую жидкость, которая стекала вниз по моему лицу. Зрение, отключенное наполовину, оказалось странным чувством. То, что осталось от болтающейся плоти, я поместил обратно в теперь уже пустое отверстие. Перевязав рану и прополоскав ложку, я пошёл спать. 

Я проснулся… счастливым. Я спал лучше, чем за все свои прежние годы. Это наконец-то свершилось. Я был исправлен. Встав с кровати, я, спотыкаясь, направился в ванную. Всё тело болело, а голова пылала как будто в огне. Я щелкнул выключатель в ванной, и яркий свет ненадолго ослепил меня. Я медленно снял повязку, которая была пропитана кровью и прилипла к моему лицу, как скотч. Когда я посмотрел в зеркало, у меня скрутило живот. Только тогда я понял, что сделал с собой, и не мог поверить в это. На левой стороне моего лица была дыра, но не на правой. Я был несимметричным. Опять. Было гораздо труднее вытащить другой глаз. Мои руки тряслись, и когда я промахнулся несколько раз, вонзав ложку, то проколол свой зрачок три раза, прежде чем впихнуть её в нужное место. После того, как глаз выскочил, я потянулся за своими ножницами, чтобы закончить работу. Кровь с прошлой ночи высохла на их лезвиях, поэтому ножницы резали не очень хорошо. Знакомо ли вам то, когда вы были ребёнком, в начальной школе учитель заставлял вас резать цветную бумагу для художественных проектов? Вы когда-нибудь пытались разрезать слишком много листов за один раз, но ножницы не могли справиться с этим? Лезвия при этом ложились друг на друга, а бумага зажималась между ними? Это-то, что случилось с моим глазом. Оптический нерв был зажат между двумя лезвиями. Он застрял, и я, отчаянно пытаясь разжать ножницы, поскользнулся на крови и начал падать на пол. Рефлексы проявили себя, и я убрал руки от глаза, чтобы попытаться смягчить своё падение ими. Вес застрявших ножниц на моём болтавшемся глазу был невыносим. Я знал, что не выдержал бы этого настолько долго, чтобы дойти до кухни и взять нож. Поэтому я выдернул. Вырвал его прямо из своей головы. Я почувствовал плоть, рвущуюся изнутри моего черепа. Чувствовал, как она оборвалась и извергла кучу жидкости повсюду. Я знал, что плакал, но это были не эмоциональные слёзы, а слёзы из крови и глазной жидкости. Когда я услышал мокрый шлепок кровавой плоти о напольную плитку, то понял, что сделал это. Понял, что Оно закончилось. Я мог теперь спокойно существовать без вынужденного лицезрения отвратительных, беспорядочных, несимметричных людских жизней. Облегчение окутало меня, и я осознал, что это, должно быть, был последний раз. Я никогда не чувствовал себя так раньше, никогда во мне не было столько надежды. Так, лёжа в своей ванной на холодной, мокрой и липкой плитке, я улыбнулся впервые за долгие годы.